Махабхарата – величайший летописный памятник Культурного Наследия Древней Руси. Часть 39.
Автор:
Всеславъ
− соратник Родобожия.
В тридцать девятой части этой статьи мы продолжаем знакомство с Махабхаратой, осмысливая её Древние Славяно-Арийские образы. Перед началом чтения 39-й части статьи советую прочитать сначала её предыдущие части: с 1-й по 38-ю части «Махабхарата – величайший летописный памятник Культурного Наследия Древней Руси».
СОЖЖЕНИЕ ЗМЕЙ.
Ади Парва, главы 3, 8-52.
ВЕЛИКОЕ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ.
Сказал Джанамеджая, твёрдый в решенье:
«Устрою Великое Жертв Приношенье,
Но прежде, чем род уничтожу змеиный,
Хочу я узнать злодеяний причины,
Хочу я узнать о Царе-государе,
В чьей смерти повинны коварные твари, —
За что он убит, незнакомый с пороком?
Каков его путь, предначертанный Рокомъ?
Узнав обо всём, предприму я отмщенье,
Иначе свершить откажусь я сожженье».
В ответ он услышал от Мудрых Учёных,
Суровых в Обетах и сведущих в Конахъ:
«Отец твой, Властитель с Душою открытой,
Народу служил справедливой защитой.
Не знал он таких, кто б его ненавидел,
Он сам никого никогда не обидел.
Он царствовал правильно, радостно, властно,
Богиню Земли охранял ежечасно.
Стремился он к благу, чтоб зажили в мире,
Устой соблюдая, все Варны четыре.
Хвалили его и слуга и владелец;
И Жрец, и боец, и купец, и умелец
Трудились, блюдя вековечные Коны,
И царствовал Царь, как Устой воплощённый.
Любили его бедняки и калеки,
О каждом заботился он человеке,
Великий деянием, Праведный словом,
Защитником был он сиротам и вдовам.
Луной, что плывёт по Небесному своду,
Он людям казался, любезный народу.
Сражался Парикшит, ведомый Богами,
С шестью обитавшими в сердце врагами:
То были Гордыня, Стяжание, Чванство,
Алкание, Гнев и Безумие Пьянства.
Он жил, побеждая презренные страсти,
Он жил, утверждая безценное счастье,
Пока не достиг рокового предела
И змей не свершил вероломного дела.
Царя не спасли ни мольбы, ни ограда,
Отец твой погиб от змеиного яда,
И ты воцарился на этом престоле,
Защитник народного Блага и Воли».
Ответил им Царь, над Царями поставлен:
«Был Такшакой-змеем отец мой отравлен.
Но Кашьяпа, знавший от яда лекарство,
На помощь спешил к Повелителю царства,
Я знаю, что, змеем к тому побуждённый,
Обратно отправился Дваждырождённый.
А было в лесу и безлюдно и глухо.
Так кто же, скажите, до вашего слуха
Довёл о беседе Светого со змеем?
Ответьте, и в сердце возмездье взлелеем».
Советники молвили мудрые речи:
«Узнай же, о Царь справедливый, о встрече
Коварного змея с Подвижником славным,
С Великим Жрецом, с Мудрецом Богоравным.
Сказал Исцелителю змей непотребный:
«О, если ты силой владеешь целебной,
То дерево, друг мой, тогда оживи ты:
Сейчас я кору укушу, ядовитый».
Не знали ни Лекарь, ни змей пестрокожий,
Что был на смоковнице некий прохожий.
Он сучья ломал, на верхушку забрался:
Он жертвенным топливом там запасался.
Сожжённый отравой змеиною, злою,
Он сделался с деревом вместе золою,
Но с деревом вместе его оживила
Премудрого Кашьяпы светлая сила.
Сей пепел, и тело и Душу обретший,
Как дерево, снова для жизни расцветший,
В наш город пришёл и поведал нам слово
О том, что от змея узнал и Светого.
О, Царь, опечаленный этим рассказом,
Ты действуй теперь, как велит тебе разум».
Познал Джанамеджая горькие муки,
Снедаемый скорбью, ломал себе руки,
А ясные очи — росой заблистали…
Советникам славным сказал он в печали:
«Предам я сожжению Такшаку-змея,
За гибель отца уничтожу злодея.
Змеиного рода начну истребленье:
Я вижу, что змей велико преступленье.
Сгорел мой отец, Повелитель Державы,
Сожгло его пламя змеиной отравы.
Врагам уготовлю такую ж кончину:
Я в пламя змеиное племя низрину.
Теперь совершу я Земли очищенье,
Теперь принесу я огню приношенье,
Согласно Заветам, что мира древнее,
Огню будут преданы злобные змеи».
Сказал он Жрецам: «Для такого Обряда
Все то, что потребно, устроить вам надо».
Тогда-то пришли, как велел Повелитель,
И Жрец-охранитель, и Жрец-исполнитель.
Избрали равнину под радостным небом,
Обильную Солнцем, плодами и хлебом.
Воздвигли, чтоб род уничтожить змеиный,
Огромный Алтарь посредине равнины.
Затем, после долгих трудов и усилий,
Они Джанамеджаю благословили:
«Да будет угодно твоё приношенье —
Змеиного, злобного рода сожженье».
Явились в числе неисчётном Светые,
Подвижники Мудрые, Старцы седые,
Они разместились удобно, в прохладе,
И речь повели о Великом Обряде.
Приблизился день, для него наилучший.
Случился тогда непредвиденный случай.
От главного зодчего, Старца Благого,
Услышал Властитель правдивое слово:
«То место, что выбрано вами, прекрасно,
Но Жертвенник здесь возвели вы напрасно.
Такое назначив ему положенье,
Не сможете змей завершить всесожженье.
Подвижник придёт, неизвестный доселе,
Не даст вам достигнуть задуманной цели».
Сказал Джанамеджая в сильной тревоге:
«О стражи, приказ мой исполните строгий,
Сюда, к Мудрецам, утвердившимся в Коне,
Не должен пройти ни один посторонний».
Меж тем, в одеяниях чёрного цвета,
Жрецы приготовились к делу Обета.
Явились прислужники с маслом топлёным.
Тотчас на равнине запахло палёным.
Пылание вспыхнуло неотвратимо.
Глаза у Жрецов покраснели от дыма.
Они совершили огню возлиянье,
Они возгласили своё заклинанье:
«Летите, как ветер, ползите, как тучи,
Как яркие молнии, станьте летучи,
Сюда, на Алтарь, устремитесь быстрее,
О, злобные змеи, кусливые змеи!
Спешите лесами, лугами, полями,
Сегодня сожрёт вас Великое Пламя.
Вы будете пожраны Агни-Владыкой,
Он — Бог семипламенный, семиязыкий»!
В садах, где возвысился Жертвенник дымный,
Тогда зазвенели Молвленья и Гимны.
Жрецы повторяли свои заклинанья,
Подняв в государстве змеином стенанья,
Заставив спокойно дремавших – проснуться,
А самых жестоких и злых — содрогнуться.
И змеи, своим побуждённые Рокомъ,
На гибель, на смерть устремились потоком.
Ползли, не желая, ползли они в страхе,
Вельможи, учёные, стражи, монахи,
Врачи, палачи, песнопевцы, гуляки,
Творившие зло на свету и во мраке.
Единые в счастье, различные в горе,
Добычею Пламени сделались вскоре.
Одни, умирая, тоскливо взвывали,
Иные друг друга хвостом обвивали,
Одни извивались и падали с треском,
Другие исполнились молнийным блеском,
Там с телом сплеталось горящее тело,
Казалось, что в Пламени пламя горело.
Пугаясь, они издавали шипенье,
А те низвергались в Огонь в нетерпенье,
Одни уцепиться за камень старались,
Другие растеньями там притворялись,
А третьи, как нить растянулись тугая,
Безпомощных, дряхлых вперёд пропуская.
Четвёртые в скользкие кольца скрутились,
От зла отрешились, в длине сократились,
А пятые, страхом объятые жгучим,
Самих себя жалили жалом могучим.
Шестые бороться хотели с Судьбою,
Но были не властны уже над собою.
Огонь полыхал, становился суровей,
Иные белели, как хобот слоновий,
Другие, как чёрные крысы, чернели,
Как молнии, третьи, блестя, пламенели.
Различные силой, окраскою кожи,
Одни — со слонами безумными схожи,
А те оказались породою мелкой,
А те — как дубины с железной наделкой,
А те, еле видные, в травке сокрыты,
Но все – вероломны, но все – ядовиты!
Так двигались к Пламени змеи любые,
Зелёные, чёрные и голубые,
Их множество было — усердных и праздных,
С красивой наружностью и безобразных,
Но сильных и слабых друг с другом сближало
С губительным ядом смертельное жало!
Ползли, и ползли, и ползли миллионы, —
Поток безконечный, Огнём поглощённый.
Они, материнскою прокляты властью,
Ползли, пожираемы огненной пастью.
Что было для чистого сердца страшнее,
Чем гнусные змеи, коварные змеи?
А ныне смотрели живые творенья,
Как топливом стали они для горенья.
Те самые змеи, сообщество злое,
Что ужас на всё наводило живое, —
Безсильны, безвольны, покорны, трусливы,
Теперь устремлялись в Огонь справедливый.
А Пламя забыло про отдых и роздых,
Наполнился запахом тления воздух,
И реки змеиного мозга и жира
Текли по дорогам смятенного мира,
И змеи стонали, и твари живые
Преступников плач услыхали впервые.
Огонь бушевал, полный силы смертельной.
Почувствовал Такшака страх безпредельный.
Стонал он, метался, покоя не зная.
Он думал: «Как прежде, поможет мне майя.
Жрецом обернусь я, прибегнув к обману.
О нет, червяком я безвредным предстану»!
Но Такшаки сила ушла без остатка.
Уже душегуба трясла лихорадка.
Безпомощным он становился в обмане,
Как раб, он внимал голосам заклинаний,
Он видел, что скоро утратит он волю
И сам изберёт себе страшную долю.
Тогда поднатужился змей ядовитый
И двинулся к Индре, желая защиты.
«О, Индра, — сказал он Властителю влаги, —
Прошу я, прибежище дай мне, бедняге,
От Агни спаси меня, Индра Великий, —
Он хочет пожрать меня, многоязыкий»!
Сказал Громовержец дрожащему змею:
«Не бойся, тебя защитить я сумею.
В Чертоге моём, в многовлажном тумане,
Спасёшься от Пламени и Заклинаний»!
Был змей осчастливлен подобным ответом.
Главу «Махабхараты» кончим на этом.
ПОДВИГ АСТИКИ.
Меж тем не смолкали Заклятья, Молвленья,
Так жертвы стремились в Огонь истребленья.
Алтарь справедливое Пламя возвысил,
Чтоб змей сосчитать, не хватило бы чисел,
Ползли, и ползли, и ползли миллионы, —
Сменялся потоком поток истреблённый.
Он корчился в Пламени, род ядовитый,
И Васуки вскоре остался без свиты.
Унынье змеиным царём овладело.
«Сестра! — застонал он. — Горит моё тело,
Трепещет душа, и колеблется разум,
Я гибну, покорный Свещенным Приказам,
Весь мир говорит о конце моём скором,
Не вижу я света блуждающим взором,
Уже разрывается сердце на части,
И сам над собою не чувствую власти,
Готов я, с моими подвластными вместе,
Низринуться в Пламя пылающей мести.
Ты видишь, я гасну, дрожа и стеная.
Поведай же милому сыну, родная,
Что он упованье моё и спасенье,
Что он, только он прекратит всесожженье»!
И сыну сказала тогда Джараткару:
«Иди, отврати безпощадную кару».
Воззвал к нему Васуки: «Астика милый,
Ты видишь, лишился я воли и силы,
Не вижу, не знаю, где стороны света,
Сварогу молюсь — и не слышу ответа».
Племянник ответил несчастному змею:
«Теперь успокойся. Твой страх я развею.
Спасу я от Пламени пышущей мести
Творенья, что преданы Правде и Чести.
Да будет погибель одним лишь виновным,
Не должно возмездию быть поголовным.
Иду я, борьбу объявляя насилью,
Огонь задушу я водою и пылью».
Отправился Астика, юный годами,
Туда, где Огонь пламенел над садами.
Увидел он дивное место Обряда,
Вокруг широко простиралась ограда,
Увидел Жрецов и скопленье народа,
Увидел он издали, стоя у входа,
Как змей обречённых ползли миллионы, —
Алтарь привлекал их, Огнём озарённый,
Единые в счастье, различны в несчастье,
Ползли и в Огне распадались на части.
Впилось в его сердце страдания жало,
Но мальчика стража тогда задержала.
Стремясь Джанамеджаи дело исправить,
Решил он сожженье стихами восславить.
Дошёл до народа, Жрецов и Владыки,
Услышал Алтарь и Огонь грозноликий,
Который горел средь равнины безбрежной,
Мальчишеский голос, могучий и нежный:
«О, Царь, чья прославлена всюду отвага,
Жрецы, что живут для Всемирного Блага,
Огонь, что блестит, как Луна и созвездья, —
Творите вы славное дело возмездья.
Но знайте, существ совершая сожженье,
Что Жизнь есть несчастье, что Жизнь есть мученье.
Возможно ль злодейство убить самовластьем?
Возможно ли горем бороться с несчастьем»?
«Сей мальчик, — сказал Властелин удивлённый, —
Умён, как Мудрец, сединой убелённый.
Быть может, не мальчика слышим призывы,
Быть может, то Старец пришёл прозорливый.
Жрецов, Ведунов я прошу разрешенья:
Его допустите к Обряду сожженья.
Он мальчик, но Знанием равен он Старым.
Его одарю я каким-нибудь даром».
Свещенники молвили словом единым:
«Жрецов почитать надлежит Властелинам.
Сей мальчик явил себя знающим Коны.
Почёта и славы достоин Учёный.
За Мудрость его мы допустим к Обряду.
Пусть примет, какую захочет, награду.
Чудесного мальчика, Царь, одари ты,
Лишь явится Такшака, змей ядовитый».
Хотел было Царь молвить мальчику слово:
«Не жаль для тебя мне подарка любого», —
Но Жрец-возглашатель, в Душе недовольный,
Сказал: «Не спеши ты, о Царь своевольный!
Ещё в наше пламя, живому враждебный,
Не ринулся Такшака, змей непотребный».
Сказал Джанамеджая: «Гимны возвысьте,
К погибели Такшаку-змея приблизьте».
Жрецы отвечали: «Открылось нам в Гимнах,
В сверкании Пламени, в угольях дымных,
Что прячется Такшака гнусный вне дома,
В Обители Индры, Властителя грома».
Жрецы, Ведуны всею мощью познанья,
Усилили Гимны, Мольбы, Заклинанья,
И Пламя, Небесным хранимое Кономъ,
Почтили, насытили маслом топлёным.
Внезапно увидели: по небу мчится,
Сверкая, громами гремя, колесница.
То Индра летел, окружён облаками,
Небесными девами, полубогами.
Летел он, Жрецов услыхав призыванья,
Летел он, а в складках его одеянья,
Где тучи простёрлись могучим размахом,
Змей Такшака прятался, мучимый страхом.
Сказал Повелитель, о Правде радея:
«Жрецы, если Индра скрывает злодея,
То в чистое Пламя пылающей мести
Вы Индру низвергните с Такшакой вместе».
Жрецы отвечали: «О, Царь, погляди-ка,
Внимает нам грома и молний Владыка.
Светых заклинаний и он побоится!
Смотри, удалилась его колесница,
Он выпустил змея, тобой устрашённый.
Ты слышишь ли Такшаки вздохи и стоны?
Лишился он силы от наших Заклятий,
Он в Пламя летит, что гудит о расплате.
Ты видишь ли змея предсмертные корчи?
Он крутится в воздухе, будто от порчи,
По тучам он катится, как по ступеням,
Шипит он могучим и страшным шипеньем,
Сейчас он погибнет, сгорит в униженье, —
Как должно, проходит злодеев сожженье,
Теперь, Повелитель, сдержи своё слово
Ступай, одари Мудреца молодого».
Сказал Джанамеджая: «Гость безобидный,
По-детски невинен твой лик миловидный!
Чего ты желаешь? Мне будет нетрудно
Отдать даже то, что отдать безрассудно.
Что выбрал ты сердцем, Мудрец несравненный?
Скажи мне, я дам тебе дар вожделенный».
Над Жертвенным Пламенем Такшаки тело,
Как пламя, уже извивалось, блестело,
Уже нечестивец, покинут сознаньем,
Готов был упасть, побеждён Заклинаньем,
Но Астика вскрикнул с мальчишеским жаром:
«О, Царь, лишь одним одари меня даром, —
Сожженья Обряд прекрати поскорее,
И пусть в это Пламя не падают змеи»!
Сказал Повелитель, весьма огорчённый:
«Огонь да не гаснет, для блага зажжённый!
О, Праведник, просьба твоя тяжела мне.
Возьми серебро, драгоценные камни,
Тебе, может, золота множество надо,
Свещенных коров я отдам тебе стадо,
Но только для змей ты не требуй прощенья,
Не требуй Светого Огня прекращенья»!
Слова мальчугана в ответ зазвенели:
«О, Царь, золотых не хочу я изделий,
Камней, серебра и коров мне не надо,
Хочу одного: прекращенья Обряда.
Ты видишь: Заклятьям Всесильным подвластны,
Уже устремляются в Пламень ужасный
Не только убийцы, лжецы, лиходеи,
Но также и добрые, честные змеи».
Взглянули Жрецы и Властитель Державы,
Увидели: змеи — двуглавы, трёхглавы,
Одни — о семи головах, а другие —
Безглавые, пёстрые кольца тугие,
Одни — словно гордые горные цепи,
А те — словно долгие, душные степи,
Свиваясь хвостами, сплетаясь телами,
Шипя, низвергались в Безгрешное Пламя.
Различны они становились в несчастье,
Пылающий яд источали их пасти,
Пылал он, вливаясь в Огонь Справедливый,
Где меркли горящего яда извивы.
За этими гнусными змеями следом,
За сыном отец и внучонок за дедом —
Невинные змеи стекались в печали,
Лишённые жала, гореть начинали!
А в воздухе ясном над жаркой равниной,
Над этой великою смертью змеиной,
Змей Такшака, мучимый страхом сожженья,
Не падая в Пламя, повис без движенья.
Хотя безпрерывно лилось возлиянье,
Хотя бушевало Светое Пыланье,
Хотя он и был у Заклятья во власти,
Хотя и стремился он к Огненной пасти, —
Застыл он без воли, застыл он в безумье,
И вот Властелин погрузился в раздумье.
Спросил он, могучий в деяниях битвы:
«Ужель недостаточны ваши Молитвы,
«Ужель недостаточны ваши стремленья,
Чтоб Такшаку ввергнуть в Огонь истребленья»?
Сказали Жрецы. «Это Астики сила
Падение Такшаки остановила,
«Стой, стой!» — он сказал, повторив троекратно:
Заклятье Жреца стало Такшаке внятно.
Боязнь охватила безумного змея,
Он в воздухе ясном застыл, каменея,
Как путник, которому всюду преграда,
Когда он стоит средь коровьего стада.
Сказал Джанамеджая, царства блюститель:
«Друзья мои, местью насытился мститель.
Да будет исполнено Астики слово,
Оно — милосердного дела основа.
Отныне мы змеям даруем прощенье,
Великое мы прекращаем сожженье.
Но в память о Пламени, нами зажжённом,
Но в память об Астике Дваждырождённом,
Который нам путь указал к милосердью, —
Пусть в воздухе ясном, под синею твердью,
Змей Такшака злобный до сумрака стынет,
Пока его ветер полночный не сдвинет»!
Когда раздалось повеленье Владыки,
Восторга и счастья послышались клики,
Послышались громкие рукоплесканья
Всего озарённого благом собранья.
Жрецы, насладившись деянием правым,
Огонь прекратили согласно Уставам.
Сказали: «Ты, Астика, твёрдый в решенье,
Свершил величайшее в мире свершенье,
Свершенье Любви, Милосердия, Блага,
И в этом и сила твоя и отвага,
Ты — Астика, ты — Существующий Вечно,
Затем, что свершенье твоё — человечно!»
Все были довольны: Жрецы, и Правитель,
И Астика Праведный, змей избавитель.
Пришёл он домой, завершив своё дело.
Змеиное племя теперь поредело.
Объятые страхом легли, цепенея,
Вкруг Васуки — скорбного, дряхлого змея.
Пришёл Избавитель, настало волненье,
И радость разрушила оцепененье.
Подвижника Васуки Мудрый восславил:
«О, ты, кто от гибели близких избавил,
О, ты, кто пришёл, чтобы кончилась кара, —
Скажи нам, какого желаешь ты дара»?
Подвижник ответил такими словами:
«Хочу я, чтоб страха не знали пред вами.
Хочу, чтобы в память о радостном чуде
Познали бы радость великую люди.
Да будет в сердцах человечьих отрада
И пусть не боятся змеиного яда»!
Ответили Астике змеи согласно:
«О, Праведник, то, что сказал ты, прекрасно.
Пусть люди запомнят одно изреченье
И скажут потомкам своим в поученье.
Кто скажет Заклятье, тот станет сильнее,
Чем самые злые, кусливые змеи:
«Подвижник с Душою, для блага раскрытой,
Да будет мне Астика верной защитой,
Несчастных, страдающих друг постоянный,
Да будет мне Астика верной охраной,
Он — Астика, он — Существующий Вечно,
Затем, что деянье его — человечно»!
О, добрые люди, пусть этим рассказом
Насытятся чистое сердце и разум.
Кто выслушал этот рассказ от начала,
Не будет бояться змеиного жала.
Начнём его снова рассказывать людям
И страха пред змеями ведать не будем.
Сожжения змей вы прочли описанье,
На этом кончается наше сказанье.
Статьи, подтверждающие и дополняющие эти сведения.
Всеславъ | 28.12.2014 | 52,648
Всеславъ | 28.12.2014 | 17,568
