Текст «Песни птицы Гамаюн». 14-й клубок.

Алатырь-камень во садочке стоит, во зелёном садочке на яблоне Гамаюн спускалась, присаживалась, Веща птица готовилась песни пропеть.

Как садилась она - стала песни петь, распускала свой хвост до сырой земли, и смотрела на красных молодцев, заводила рассказ о больших делах.

Как у камня того, камня белого, собирались-съезжались да сорок царей, собирались и сорок князей. А князья те – со князевичем, сорок Витязей славных, сорок мудрых Волхвов.

Собирались они, соезжалися, вкруг той птицы рядами рассаживались, стали птицу-певицу пытать о былом её стали расспрашивать: «Птица Вещая, птица Мудрая, много знаешь ты, много ведаешь; ты скажи, Гамаюн, спой-поведай нам, как женился Даждьбогъ на Маренушке.

Отвечала им птица великая, так рекла Гамаюн Многомудрая: «Вы сидите да слушайте, молодцы, ничего не сокрою, что ведаю».

Ко Рипейским горам в светлый Ирий да в сад как слеталися птицы певучие. Собирались они, солеталися, о Сыру Землю ударялися. Обернулися птицы в Небесных Богов, полетели они ко Рипейским горам: Огнебогъ-Семарглъ, и Стрибогъ-Ураган, Бог Перунъ-Громовержецъ да с Дивою, Ясный Хорс да с Зарёй-Зареницею, Волхъ сын Змея с прекрасною Лелею и Даждьбогъ сын Роси — Тархъ Перуновичъ, не забыли и Велеса с Усоньшою.

Их встречали Сварогъ вместе с Ладою, приводили в чертоги хрустальные, угощали там яствами разными, наполняли кувшины да сурицей. Как садилися гости за златы столы, да за камчаты скатерти чистые, все почтили Сварога Небесного и восславили Рода-Родителя.

После пира гулянье устроили по Небесному саду по Ирию. И гулял Даждьбогъ сын Перуновичъ, подходил к расписному он терему. А в тот терем высокий прохода и нет, ходит-ходит Даждьбогъ Тархъ Перуновичъ. Смотрит, ищет хоть малую дверь он в стене, по усам его сурица капает.

Тут услышал Даждьбогъ сын Перуновичъ: заиграли вдруг в тереме гусельки, зазвенела струна золочёная и забили тарелки серебряны. И заслушался Даждьбогъ, и задумался, и понравились Тарху те гусельки: «Это терем Марены Свароговны — видно, там идёт тоже гуляние»!

Стал он биться-стучаться в суровый засов — зашаталися стены у терема, распахнулися двери железные, загорелись глаза у Перуновича. Поднялся сын Перуна по лестницам и вошёл он в палату Маренушки.

У Марены идёт развесёлый да пир. У Марены все гости приезжие. Из далёкого царства из тёмного: в ряд сидят там Горыня с Дубынею и Усыня с Кащеем да Виевичемъ, сурью пьют, гречной кашей закусывают.

Поздоровался с ними Перуновичъ и садился за стол на скамеечку. «Что ж не ешь, Тархъ Даждьбогъ сын Перуновичъ»? - так спросила Марена Свароговна.

А Даждьбогъ Марене ответствовал: «Сыт, Марена, я — только что с пира иду: у отца Сварога Небесного, повелел тебе кланяться батюшка».

А сам думает: если поешь у неё — заворожит она иль отравит тотчас, ведь Марена — колдунья известная, лучше к яствам её не касаться вовек.

Продолжается пир и гуляние. Здесь Кащей стал к Маренушке свататься, и похвастал своими богатствами, похвалялся своим он безсмертием: «Всё, Марена, тебе здесь подвластные: Смерть-Марена к нам к каждому явится! Только я не боюсь - я Безсмертный Кащей! Мы с тобою, Марена, да сладимся. Вместе мы покорим поднебесную, станут Боги у нас на посылочках»!

Наконец, пришло время вечернее, стали гости прощаться с Мареною. Провожала Марена гостей дорогих, проводила Кащея Безсмертного. Всех спровадила, всем улыбнулась она, а Даждьбога вдруг стала удерживать: «Оставайся, Даждьбогъ сын Перуновичъ, до рассвета, до света до белого, поцелуемся мы, помилуемся, целу ночь в простынях покатаемся! Будет мужем моим пусть Безсмертный Кащей, ну а ты же, Даждьбогъ, - полюбовником»!

Как услышал слова те Перуновичъ, изменился в лице, с лавки чуть не упал. И ни слова не мог он ей вымолвить, только чарку в руке он сжимает сильней. Наконец, сильный дух вновь вернулся к нему, так ответил Марене Свароговне: «Ты прощай уж, Маренушка-душенька, я не буду тебе полюбовником. Хоть не друг мне Кащей, не желаю вовек я позорить своё имя славное»!

Отвернулся Даждьбогъ от Маренушки и ушёл он один на широкий на двор. Тут вскочила Марена Свароговна и взяла вдруг ножища-кинжалища. И стругала следочки Даждьбожии, и бросала их в печку муравлену. Как бросала их — приговаривала: «Вы пылайте, следочки Даждьбожии, вы горите во печке муравленной! И пылай же в Даждьбоге Перуновиче по Марене, душа его светлая! Чтоб не смог Даждьбогъ без меня прожить, чтоб не мог без меня он ни есть и ни спать!

Подымайтесь, дымочки, из печечки, подымайтесь и вы, ветры буйные! Соберите тоску претоскучую со всех вдов да с сирот, с малых детушек, соберите вы горе горючее, понесите вы их в сердце молодца — молодого Тарха Перуновича! Посеките булатною сабелькой — сердце Тархово молодецкое, поселите тоску претоскучую, всуньте горе да в кровь, в жилы, в печень его! Чтоб казалась ему я, Маренушка, милей матери, отца-батюшки, и роднее Рода Небесного и дружнее его всех товарищей!

Будьте крепче булата, слова мои! Ключ к словам моим в Небесах висит, а замок в морской глубине лежит, проглотила замок весела рыба-кит. Рыбу-кит не добыть и замок не открыть, ни за что колдовство не отречь моё! А кто рыбу добудет, замок отопрёт — того гром убьёт и спалит огонь»!

А Горыня, Дубыня с Усынею возвращались назад в царство тёмное. Растворилось вверху небо синее, покатились колёса злачёные. Золотые колёса как огненны, а на той колеснице Перунъ сам сидел. Златокудрой главою он встряхивал, в небо молнии посылаючи. И поглядывал вниз на Сыру Землю. Видит он: тут Горыня с Дубынею и Усыня идут по дороженьке, веселятся, как малые детушки.

«Где вы бьши?» - спросил удивленно Перунъ. И ответили братья-Змеевичи: «Были мы на пиру на Рипейских горах у Марены Свароговны в тереме. Пили-ели мы, веселилися, веселился там и твой сын Даждьбогъ. Он к Марене пойдёт в полюбовники, позабудет свою Златогорушку»!

Тут нахмурился сам Громовержец-Перунъ, покатил он к Даждьбогу к Рипейским горам: «Мне не нравится, сын, что ты ум потерял и что ходишь к Марене к красавице! Не прельстился ли ты красотою её? По-хорошему с ней сейчас сходишься — по-хорошему ли разойдёшься ты с ней? Не пеняй тогда ты на батюшку. Не пеняй на родимую матушку, а пеняй, Даждьбогъ, на себя самого»!

Огорчился Даждьбогъ и пошёл он к Роси. Рось спросила у Тарха Перуновича: «Что случилось, скажи, чадо милое»?

- «Я скажу тебе правду всю сущую. Изобидел меня мой Отец-Громовникъ, говорил, будто я у Марены сижу. Я всего и зашёл-то разочек, посидел у Марены часочек. Разве я, ты скажи, провинился пред ним, в чём моё будет здесь преступление»?

- «За тебя, сын, Перунъ беспокоился. Та Марена — колдунья ужасная! Не ходи к ней, Даждьбогъ, в светлый терем её, не прельщайся её разговорами! Не смотри на её чёрны волосы, не ласкай ты её груди белые! Околдует тебя Смерть-Маренушка, потеряешь, сын, буйную голову»!

Тут сказал Даждьбогъ слово резкое: «Ты по роду мне будешь как матушка, а по речи своей — будто мачеха! Лучше уж помолчи, неразумная»!

И направился в терем к Маренушке: «Проведу-ка я с ней ночку тёмную на её на кроваточке мягонькой, а наутро возьму да в замужество»!

Тут в Даждьбоге кровь вся разыгралася, и сердечко в груди растревожилось, и расправил он плечи широкие, шаг ускорил, стал песню насвистывать.

И пошёл Даждьбогъ сын Перуновичъ, подходил к высокому терему. А в тот терем Марены прохода и нет: «Что же делать, как быть, посоветуйте»!

Натянул сын Перуна свой лук тугой, в руки брал он тетивочку шёлкову и стрелял он стрелою калёною. Полетела стрела позлачёная, попадала в окошко косявчато — проломила его да на вылете и расшибла стекольчато зеркало, зазвенели в том тереме чашечки. Стал Тархъ биться-стучаться к Маренушке: зашаталися стены у терема, распахнулися двери железные. И вошёл сын Перуна к Маренушке.

У Марены опять пир-гуляние. У Марены — гость с царства подземного: сам Кащей Безсмертный сын Виевичъ, сурью пьёт и с Мареной милуется.

И сказал Даждьбогу Бессмертный Кащей: «Ты почто, Даждьбогъ, к нам в окошко стрелял? Проломил ты стекольчато зеркало»!

Обуяла Даждьбога досада тут — вынимал он зараз саблю острую, поднимал её над своей головой: «Я тебя, враг Кащей, на куски изрублю»!

Тут Марена со смехом говаривала: «Не пугайся, Кащей, мил сердечный дружок! Хочешь, я Даждьбога могучего туром сделаю на посмешище»? Тут брала Маренушка чашечку, а в той чашке — водица холодная, колдовала она да над чашечкой, выливала на Тарха Перуновича.

Вдруг не стало в светлице Перуновича, появился тур на посмешище. Как златые рога да у тура того, а копытца его все серебряны. В каждой шерсточке по жемчужине, а в хвосте виднеются капельки. Приказала тогда Смертъ-Маренушка отогнать его в чистое полюшко.

Трое суток бродил златорогий тур по высоким горам, по долинушкам. Пастухи увидали, дивилися: сообщили Роси они матушке. Рось тогда пастухам тем ответила: «То не тур златорогий вам кажется, ходит то мой сынок Тархъ Перуновичъ, лиходейкой Мареной обманутый».

Попросила Перуна-Громовника: «Ты скажи Марене Свароговне, чтоб вернула мне сына доверчива, обернула бы тура Даждьбогомъ опять».

И сказал Перунъ Громовержецъ слова, раскатился гром да в подоблачье: «Ай же ты, сестрица Маренушка! Ты зачем Даждьбога да высмеяла. Отпустила его в чисто полюшко? Даже змеи над ним потешаются! Пожалей ты его, неразумного, да верни ему прежне обличье его! А иначе пущу стрелой громовой — ничего от тебя не останется! Ты — сестрица моя ненаглядная, но за сына тебя не пожалую»!

Обернулась Марена сорокою, полетела она в чисто полюшко. Девять туров там ходят обычные, златорогий десятый понурился.

Тут садилась сорока на правый на рог златорогого тура печального, стала Туру-Дажьбогу выщёлкивать, клювом жёстким по темю поклевывать:

- «Ай же ты, Даждьбогъ — златорогий тур! Не наскучило ль тебе в чистом полюшке? По долам гулять, по горам плутать, по дубравам дремучим расхаживать? И не хочешь ли ты мужем стать моим? Вот тебе моя заповедь вечная: ты возьми Марену в замужество, я женой тебе буду любимою»!

- «Ай же ты, Марена Свароговна! Я согласен на заповедь вечную. Я возьму тебя с радостью в жёнушки, по горам плутать мне наскучило»!

И брала вновь Маренушка чашечку, наполняла её ключевою водой, и брала три щепоточки маленьких из печи, от золы, от Сырой да Земли. Посыпала щепоточки в чашечку, говорила над ней колдовские слова — очень странные, очень страшные.

И из чашечки тура обрызнула. И чихнул тур златой, словно ёжик лесной — обернулся он Тархомъ Перуновичемъ.

И пришли они вновь ко Рипейским горам ко Сварогу Небесному в кузницу. Им сковал Сварогъ по златому венцу, и сыграл Даждьбогъ Тархъ Перуновичъ со Мареною вскоре да свадебку.

Как слетались на свадьбу весёлую, со всего света белого пташечки. Ударялись о Землю о Матушку, обернулися птицы в Небесных Богов.

Собирались они, солеталися, поздравляли Даждьбога с Мареною. И сплела им Леля любови венок, подарила им Рось голубой свой платок, подарила Лада гребёночку: коль махнешь платком — будет озеро, а гребёночкой — встанет тёмный лес. Прилетали и Велесъ с Усоньшою. Подарил Велесъ златого барашечка, что копытцами бьёт злато-серебро.

Стали гости гулять, пить и есть да плясать. Веселились Дубыня с Горынею и Усыне на ус воблу вешали, и резвились как малые детушки.

И плясала на свадьбе той Жива — и кружилась она всем на диво: правой ручкой махнёт — встанет лес и река, левой ручкой — летят птицы под облаки.

И плясала на свадьбе Маренушка, и махала она рукавами вослед: правой ручкой махнёт — лёд на речке встаёт, левой ручкой махнёт — снег из тучи идёт.

Говорил сын Перуна Маренушке: «Замело, занесло все дороженьки, и нельзя пройти мне к Маренушке. Промету я дорожку — сам к милой пройду. Постелю постель я пуховую, обниму Маренушку милую, целу ночь буду с ней миловатися»!