Текст «Песни птицы Гамаюн». 10-й клубок.
Алатырь-камень во садочке стоит, во зелёном садочке на яблоне Гамаюн спускалась, присаживалась, Веща птица готовилась песни пропеть.
Как садилась она – стала песни петь, распускала свой хвост до сырой земли, и смотрела на красных молодцев, заводила рассказ о больших делах.
Как у камня того, камня белого, собирались-съезжались да сорок царей, собирались и сорок князей. А князья те – со князевичем, сорок Витязей славных, сорок мудрых Волхвов.
Собирались они, соезжалися, вкруг той птицы рядами рассаживались, стали птицу-певицу они пытать, о былом её стали расспрашивать: «Птица Вещая, птица Мудрая, много знаешь ты, много ведаешь; ты скажи, Гамаюн, спой-поведай нам о рожденье Даждьбога прекрасного, сына Бога Перуна могучего и русалки Роси, его жёнушки. И о битве Даждьбога с Перуномъ-Отцом, как они поборолись-браталися».
Отвечала им птица великая, так рекла Гамаюн Многомудрая: «Вы сидите да слушайте, молодцы, ничего не сокрою, что ведаю».
По лесам по дремучим, по шёлковым травам – вдоль Днепра, по крутому его славну берегу – сам Перунъ Громовержец проезживал.
На другом бережку сидят девицы: то не девы – русалки прекрасные, поют песни, пуская венки по волнам, девы милые, полногрудые.
А одна красна девица смелой была, отплыла она от подруженек, присмотрелась к Перуну могучему; она пела ему и пускала венок: «Если б кто, добрый молодец, Днепр переплыл, поборол бы его многомощный поток – за того бы за молодца замуж пошла, будь он стар, будь он молод, иль беден, богат».
Поднял брови густые могучий Перунъ и заслушался песней русалки Роси. Загорелась тут в жилах Перуновыхъ кровь, удалая вскружилась его голова. Он снимал вмиг с себя всю одежду свою и кидался-бросался в могучий Днепр. Он поплыл через Днепр сизым гоголем: переплыл через первую струечку, и вторую струю без труда переплыл, третья струйка же тут взволновалася, закрутила Громовника грозного – и отбросила вновь на крутой бережок.
Тут промолвил Перуну могучий Днепр: «Громовержец Перунъ, многомощный Бог! Ты не плавай, Перунъ, по моим волнам, мои волнушки все свирепые: струйка первая – хладом холодным полна, а вторая струя, как огонь – сечёт, третья ж струечка – заворачивает. Отойди ты скорей от моих берегов»!
Вновь Перунъ да бросался в могучий Днепр. Днепр Перуна да с силой отбрасывал, как отбрасывал – приговаривал, рассердясь на Бога могучего: «Не видать тебе моей дочери! Не гневи, Перунъ, Рода-Батюшку, Ладу-Матушку-Богородицу и жену свою Диву-Додолушку»!
Тут запела Рось – песнь печальную: «Видно нам с тобою не встретиться. Видно мне, Рябинушке тонкой, век качаться без дуба высокого»!
Крикнул тут Роси мощный Бог Перунъ – раскатился гром по подоблачью: «Не могу переплыть я могучий Днепр, не могу я стать твоим мужем, Рось! Но прошу я тебя – стань у берега, стань у камушка у горючего, покажи мне лицо своё ясное, я стрелу пущу позлачёную». Встала Рось у камня горючего, показала лицо своё ясное.
Тут снимал Перунъ лук тугой с плеча, натянул он тетивочку шёлкову – он пустил стрелу позлачёную. И сверкнула стрела, будто молния, раскатился тут в поднебесье гром. Рось тогда укрылась за камушком –та стрела ударила в камушек.
И возник на том белом на камушке – образ огненный, человеческий: сын Перуна-Отца и русалки Роси. И тогда прогремел мощный Бог Перунъ: «Высечь сына тебе да из камушка – лишь Сварогъ Небесный поможет один, призови, Рось, Сварога Великого»!
Так изрёк Перунъ и поехал прочь, а русалка – слезами умылася: посмотрела вослед Рось Громовнику, её хвост да на камне поблёскивал.
Призвала Рось Сварога Небесного. Трое суток он камень обтёсывал, бил по камню горючему молотом. Так родился Даждьбогъ Тархъ Перуновичъ.
Его ноженьки – все серебряны, его рученьки – в красном золоте, а во лбу его – Солнце Красное, а в затылке его – Ясный Месяц горит, по косицам его – звёзды частые, за ушами его – зори ясные, на ушах сидят – птицы певчие.
Обнимала сына русалка Рось. И сказал Даждьбогу – Великий Сварогъ: «Нужен конь тебе богатырский, Тархъ, чтоб скакал быстрее он молнии, чтоб летал он быстрей самых быстрых ветров, чтоб ты мог на нём целый год скакать!
Ты ступай, Даждьбогъ, ко высоким горам, ты ступай к пещере глубокой в них. Там двенадцать дверей, все железные, там двенадцать запоров, все медные. В той пещере стоит богатырский конь, цепью тяжкой к столбу он прикованный. Разломай эти двери железные – конь услышит тебя и сорвётся с цепей. Удержать тогда ты коня сумей, не удержишь – себя опозоришь вовек»!
И пошёл Даждьбогъ ко высоким горам, и нашёл он пещеру глубокую. Стал разламывать дверь Тархъ железную. Тут услышал его богатырский конь и, заржав, сорвался с цепей своих, разломал все двери железные. Он хотел на волюшку вырваться.
Тархъ Даждьбогъ на коня того вскакивал и обуздывал, и осёдлывал, а затем задал он да такой вопрос: «Кто меня сильней, кто смелей меня, кто хитрей меня, кто красивее? Есть быстрее ли конь – моего коня? Есть ль умнее кто Тарха Перуновича»?
И сказала Даждьбогу русалка Рось: «Я бы рада была б уродить тебя да в Перуна Громовника – смелостью, в Светогора могучего – силою, ну а хитростью – в Волха Змеевича, но не так было Макошью связано. Но и ты хорош, молодой Даждьбогъ, и тебе нельзя на свой Рокъ пенять».
Был Даждьбогъ великий на возрасте, словно сокол ясный на возлете. Научился узлы он завязывать, научился клубки он прочитывать, и играть на гуслях яровчатых, славить Бога Сварога Небесного, и Семаргла, и Рода-Пращура. Обучился и бою он грозному, научился с крутой и с носка спускать; стал Тархъ к девицам да присматриваться.
На крутую он хаживал горочку, и кричал, и звал зычным голосом: «Даст ли мне Сварогъ поединщика, чтоб под стать был мне он по силушке»?
И пошла про Даждьбога так слава-молва – и великая слава, немалая, да по всем городам и украинам, доходила она до Рипейских гор, и до сада до Ирия светлого, до Перуна – Бога могучего. Как услышал слова те хвастливые, призадумался грозный Бог Перунъ.
Громовержец Перунъ собираться стал, обуздал он коня – Сивку грозного, брал и стрелы свои золочёные, брал свою он булатную палицу. Конь его бежит – Мать-Земля дрожит, изо рта – пламя пышет, из ушей – дым валит. У коня да у Сивки – жемчужный хвост, его гривушка – вся золочёная, крупным жемчугом грива унизана, а в очах у него – камень аленький, куда взглянет он - всё огнём горит, из ноздрей валит – непроглядный дым.
Сотворились тогда чудеса – растворились тогда Небеса. И поехал Перунъ да на Сивке-коне, золотою главой потрясая, в небо молнии посылая. И спустился он в чисто полюшко, и поехал по полюшку славному, грудь свою копьём ограждал Перунъ и Небесный Конъ утверждал Громовник. С гор на горы он перескакивал, он с холма на холм перемахивал, мелки реченьки промеж ног пускал, путь не близок до Тарха могучего.
Переехал он лесушки тёмные, переехал поля Царачинские, до Днепра доехал могучего. Мать Земля под ним сотрясалася, во Днепре вода всколебалася, в поле травушки приклонилися.
Услыхала Рось поступь грозную и сказала Перуну могучему:
И ещё ему Рось так промолвила:
Выезжал Перунъ в чисто полюшко, выезжал на холм на окатистый, на окатистый холм, на угористый – и увидел: с восточной сторонушки едет Тархъ Даждьбогъ на лихом коне.
Мечет он булатную палицу чуть пониже ходячего облака, а другою рукою прихватывает, как пером лебединым поигрывает, а при этом он так приговаривает: «Ай ты, палица, ты булатная! Нет мне равного поединщика, на горе ли крутой, в чистом полюшке, и во всех трёх Царствах Свароговыхъ. Что же делать мне, горемычному – не с самим собою ли драться мне»?
Отвечал ему Громовержец-Перунъ: «Уж те полно, Тархъ, похваляться-то, слово глупое – пред собою нести, молоко на губах не обсохло ещё! Уж мы съедемся в чистом полюшке, мы поборемся-побратаемся. Ты нашёл, Даждьбогъ, поединщика – да кому Родъ Небесный поможет здесь»?
Ото сна будто Тархъ пробудился вмиг, повернул враз коня он к Громовнику, и съезжался с Перуномъ во полюшке, разозлился, как будто изгаженный. То не горушки в поле столкнулися, то столкнулись два Бога могучие, воевала то Мудрость с заносчивостью, то отец с сыном глупым сходилися.
Тут поднял булатную палицу сам Перунъ-Громовержец, могучий Бог, ударял той булатною палицей по щиту он Даждьбога хвастливого – на три части распался даждьбожий щит, на три части сломилася палица, удивился Даждьбогъ, ничего не сказал, только левой рукой лоб дурной почесал.
Вновь разъехались в чистом полюшке, сшиблись копьями долгомерными – и сверкнули они, будто молнии. Только копья те посгибалися на три части они разломалися. Ударялись и саблями острыми – на три части сломилися сабельки; тут Перунъ удивился несказанно.
Как они боролись-браталися – содрогалася Мать Сыра Земля, расплескалось и морюшко синее, приклонилися все дубравушки. Над Землёй всколебался Небесный Свод, под Землёй шевельнулся и Юша-Змей; звери дикие – все попрятались, рыбы красны – в пещерах сховалися.
Тут сходили они со могучих коней, опускались они на Сыру Землю. Стали биться они врукопашную. Они бились-дрались трое суточек. И ослаб вдруг Перунъ, и ослаб Громовник: подвернулася права ноженька, ослабела и левая ручушка.
Пал Перунъ славный Бог да на Землю Сыру, а Даждьбогъ ему сел да на белую грудь; сам не чаял такого расклада он; никогда не встречался противник ему – силой, славой который достоин его: «Ты скажи, Бог могучий, как имя твоё, назови свое имя да отчество», - попросил так Даждьбогъ поединщика, в ожидании замер ответа он.
«Я приехал из Ирия светлого, я Перунъ Громовержец, Сварога сын», - так ему отвечал его батюшка, усмехался он лёжа да в русы усы.
Тут вскочил враз Даждьбогъ да с Перуна груди, брал его он за белые ручушки: «Ты прости же меня за такую вину, что сидел на тебе в скудоумии. Я не ведал, не знал, что отец мой родной предо мною лежит в чистом полюшке; если можешь, прости за моё хвастовство, встань, Перунъ, - ты родимый мой батюшка»!
Помирились они, побраталися и вскочили они на буланых коней, и к Роси да поехали матушке. Говорил тогда ей молодой Даждьбогъ: «Ой ты, Рось, ты родимая матушка! Отпусти меня ко Рипейским горам, отпусти ко Сварогу Небесному, я уехать хочу с моим батюшкой».
Попрощался Даждьбогъ с Росью матушкой и поехал с Перуномъ он к Ирию. Так закончился их поединок лихой, так отец вместе с сыном браталися.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…
