Махабхарата – величайший летописный памятник Культурного Наследия Древней Руси. Часть 33.

Автор: Всеславъ − соратник Родобожия.

В тридцать третьей части этой статьи мы продолжаем знакомство с Махабхаратой, осмысливая её Древние Славяно-Арийские образы. Перед началом чтения 33-й части статьи советую прочитать сначала её предыдущие части:

с 1-й по 32-ю части «Махабхарата – величайший летописный памятник Культурного Наследия Древней Руси».

Разъяснение древних Славяно-Арийских образов.

Разъяснение образов, встречающихся в этой главе, даётся не в алфавитном порядке, а для удобства усвоения их смысла – в порядке их появления в тексте стихов.

Шрингин. В соответствии с Симфоническим Санскритско-Русским Толковым Словарём Махабхараты академика Б.Л. Смирнова (в дальнейшем, для краткости – ССРТСМ): Сrnga – рог, вершина, отрог, молодой месяц, лук, клык (например, у слона); «сделанный из рога», «молодой месяц», «лук», — название лука Вишну-Кришны.

Рассмотрим образное значение имени Шрингин: Ш – Ширь (Необъятность, Величественность), Р – Реци (Речь), И – Истина, Н – Ны (Наш), Г – Глагол. Совместив образы воедино, получим: «Наш Великий, рекущий и глаголящий Истину».

Криши. В соответствии с ССРТСМ: Rsi – Риши - «Учитель», «Мудрец»; в зависимости от касты различались Брахмариши (Учителя-Брамины) и Раджариши (Учителя-Раджи); выше их были Божественные Риши — Дэвариши, к которым, напрмер, относился Нарада.

Образное значение имени Криши таково: К – Како (Тот, который), Р – Реци (Речь), И – Истина, Ш – Ширь (Необъятность, Величественность). Объединённый образ: «Тот, который речёт Великую Истину».

ПОСТЪ: Образное значение аббревиатуры ПОСТЪ таково: П – Полное, О – Очищение, С – Своих, Т – Телес, Ъ – Сотворяша.

Такшака. В соответствии с ССРТСМ: Taksaka – такш - тесать, плотничать, «Плотник», строитель; имя одного нага, царя подземного царства Паталы, сына древнего мудреца Кашьяпы. Такшака умертвил Парикшита, отца раджи Джанамеджаи.

Рассмотрим образное значение имени Такшака: Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Божество в человекообразном теле), К – Како (Который), Ш – Ширь (Безграничное могущество). Совместив образы воедино, получим: «Божество в человекообразном теле, утверждающее Безграничное могущество».

СОЖЖЕНИЕ ЗМЕЙ.

Ади Парва, главы 3, 8-52.

ЮНОША ШРИНГИН ПРОКЛИНАЕТ ЦАРЯ ПАРИКШИТА.

 

В то время был Царь, Повелитель Державы,
Чьи жители так назывались: Пандавы.
 
Парикшитом звали Царя над Царями,
Любил он охоту, борьбу со зверями.
 
Когда он в лесные заглядывал дебри,
Боялись его антилопы и вепри.
 
Однажды, пронзив антилопу стрелою,
За жертвой помчался он чащей лесною,
 
Забрёл на глухие звериные тропы,
Но в тёмной глуши не нашёл антилопы.
 
Ещё не бывало, чтоб грозный и дикий,
Чтоб раненый зверь ускользал от Владыки,
 
И Царь, неудачей своей огорчённый,
Блуждал, антилопою в лес увлечённый.
 
Страдая от жажды и долгих блужданий,
Отшельника Царь увидал на поляне.
 
Отшельник сидел, молчаливый, суровый,
В загоне, в котором стояли коровы.
 
Сидел он, облитый сияньем заката;
К сосцам материнским припали телята.
 
Властитель приблизился к мужу седому.
Свой лук подымая, сказал он Светому:
 
«Я — Царь, я — Парикшит, я правлю страною.
Охотясь, пронзил антилопу стрелою.
 
Ищу я добычу, усталый, голодный.
Её ты не видел ли, муж превосходный»?
 
Но Старец в ответ не промолвил ни слова,
Молчанья Обет соблюдая сурово.
 
Молчальник привёл Повелителя в ярость.
Презрел Повелитель почтенную старость.
 
Отшельника Мудрого предал он мукам:
Змею, что издохла, приподнял он луком,
 
Её положил он Светому на плечи,
Но Царь не услышал от Мудрого речи,
 
Отшельник Царю не промолвил ни слова,
Ни доброго слова, ни слова дурного.
 
И выбрался Царь пристыжённый из чащи,
Сидел неподвижно Отшельник молчащий.
 
Был сын у Светого, он звался Шрингином.[1]
Он был добронравным, почтительным сыном.
 
Могучею силой, умом наделённый,
Добра и Любви чтил он Древние Коны,
 
Но, в гневе неистов, он вспыхивал разом,
И долго не мог успокоиться разум.
 
К познанию Блага питая влеченье,
Он в доме Жреца проходил обученье.
 
Трудясь неустанно, себя просвещал он.
Отца с позволенья Жреца посещал он.
 
Учась, обретал он покой наивысший.
Вот слышит он речь от ровесника, Криши:[2]
 
«Как ты, от Жрецов родились мы сынами,
Так чем же гордиться тебе перед нами?
 
Мы Знаньем Свещенным, как ты, овладели,
Исполнив Обеты, достигли мы цели.
 
Не смей говорить нам, безгрешным, ни слова,
Ведь ты от отца происходишь такого,
 
Который питается пищей лесною,
Увенчан издохшей, зловонной змеёю.
 
Ужели себя ты причислишь к мужчинам,
Ты, отпрыск Отшельника с трупом змеиным!
 
Не смей перед нами кичиться отныне,
У жалкого – поводов нет для гордыни»!
 
Смеялся над юношей друг и ровесник,
Нежданного горя ликующий вестник.
 
Шрингин от обиды пришёл в исступленье,
Вскипела Душа, услыхав оскорбленье,
 
Но всё же сдержал себя, глянул на Кришу
И молвил: «Впервые об этом я слышу!
 
Змея, говоришь ты, издохла, скончалась?
Но как же она у отца оказалась?
 
Кто Старца решился подвергнуть мытарствам»?
Ответствовал Криша: «Владеющий царством
 
Подвижника предал неслыханным мукам,
Змею, что издохла, приподнял он луком,
 
Змеиное тело, при первой же встрече,
Седому Жрецу положил он на плечи».
 
«О, друг мой! — Шрингин произнёс негодуя, —
Чтоб выслушать Истину, силы найду я.
 
Открой мне всю правду, поведай мне слово:
Что сделал Царю мой родитель дурного»?
 
И Криша поведал о трупе змеином,
О Старце, что был оскорблён Властелином.
 
Ровесника слушая повествованье,
Как бы превратился Шрингин в изваянье,
 
Стоял он, как бы Небеса подпирая,
В глазах его ярость пылала живая.
 
Стоял он, поступком Царя оскорблённый,
Обидой разгневанный и воспалённый.
 
Коснувшись воды посредине дубравы,
Он предал проклятью Владыку Державы:
 
«Владыка преступный, Владыка греховный,
Повинный в злодействе, в коварстве виновный!
 
Владыка, не смыслящий в правых Исконах,
Владыка, позорящий Дваждырождённых!
 
За то, что Жреца оскорбил ты Светого,
За то, что отца ты унизил седого,
 
За то, что, о, Царь, тяжело согрешил ты,
За то, что на плечи отца положил ты
 
Издохшей змеи непотребное тело,
Чтоб Старца Душа молчаливо скорбела, —
 
Пусть Такшака-змей Властелина отравит,
Тебя в обиталище смерти отправит.
 
Ослушаться слов моих Вещих не смея,
Придёт он, — и гибель найдёшь ты от змея»!
 
Так проклял Владыку он в гневе и в горе,
Пошёл — и с родителем встретился вскоре.
 
Отца он увидел в коровьем загоне:
Сидел он, смиренно сложивши ладони.
 
Сидел он, облитый сияньем заката.
К сосцам матерей прижимались телята.
 
На слабых плечах у Светого темнело
Змеиное тело, издохшее тело!
 
Несчастье отца – есть несчастье для сына…
Вновь яростью вспыхнуло сердце Шрингина.
 
Заплакал он в гневе, воскликнул он в горе:
«Когда о твоём услыхал я позоре,
 
Я проклял Парикшита, Словом владея, —
Да гибель найдёт он от гнусного змея!
 
Пусть Такшака мощный, для злобы рождённый,
Могучим заклятьем моим побуждённый,
 
Придёт и змеиную хитрость проявит,
Царя в обиталище смерти отправит»!
 
Отшельник Шрингину ответил печально:
«О, сын мой, деянье твоё не похвально.
 
Парикшит для нас — и Устой и Защита.
Пусть грубость его будет нами забыта!
 
Не нравится мне, что ты предал проклятью
Того, кто к державному склонен занятью.
 
Прощать мы обязаны без промедленья
Царей, стерегущих людские селенья.
 
За Конъ преступивших, виновных карает.
Сильнее всех тех он, кто Конъ попирает.
 
Без царской защиты, без царской охраны
Мы знали бы горе и страх непрестанный.
 
Когда охраняет нас Царь просвещённый,
Легко мы соблюдаем мы Древние Коны.
 
Народ соблюдает Устой тот великий,
Участвуют в этом труде и Владыки.
 
А Мудрый Парикшит, как сам Прародитель, —
Наш ревностный страж, неусыпный хранитель.
 
Меня он увидел в коровьем загоне,
Усталый, забыл на минуту о Коне.
 
Молчал я, а путник нуждался в ответе:
Не знал о моём он суровом Обете.
 
О, сын мой, по младости лет согрешил ты,
Поступок дурной сотворить поспешил ты.
 
Твой нынешний грех не могу оправдать я,
Проступок Царя не достоин проклятья»!
 
Ответил Шрингин: «Что свершил, то свершил я.
Пускай поспешил я, пускай согрешил я,
 
Одобришь ли гнев мой, отвергнешь ли властно,
Но то, что сказал я, сказал не напрасно.
 
Я молод? Согласен. Горяч я? Возможно.
Но то, что сказал я, сказал я не ложно»!
 
«О, сын мой, — промолвил Отшельник Шрингину, —
Я слово твоё никогда не отрину.
 
Я знаю, ты Правду во всём соблюдаешь,
Великим Могуществом ты обладаешь,
 
Я знаю, что Слово твоё непреложно,
И если ты проклял — проклятье не ложно.
 
Отца наставленья в любую годину
Полезны и зрелому, взрослому сыну,
 
А ты ещё горя не видел на свете,
Нуждаешься ты, о, могучий, в совете!
 
От гнева и Мудрость бывает незрячей,
А ты ещё мальчик незрелый, горячий.
 
Я должен тебя наставлять неуклонно,
Хотя ты и мощный приверженец Кона.
 
Живи же и пищей питайся лесною,
Беззлобно красой наслаждайся земною.
 
Кто любит людей, тот владеет Вселенной.
Жестокий — силён, но сильнее — смиренный.
 
Пребудь милосерд и обуздывай страсти,
Тогда обретёшь ты безсмертное счастье».
 
Так пылкого сына Отшельник наставил,
К Парикшиту с вестью посланца отправил, —
 
То был ученик его, чистый и строгий.
Пришёл он к Царю и воскликнул в чертоге:
 
«О, Царь над царями, о, тигр среди смелых!
В твоих, о, Властитель, обширных пределах
 
Отшельник живёт, добронравный, спокойный,
Суровый Подвижник, молчальник достойный.
 
О, Царь, положил ты при первой же встрече
Змею, что издохла, Светому на плечи.
 
Простил он тебя, осенён благодатью,
Но сын его предал Владыку проклятью.
 
Отец его старый не слышал, не ведал,
Когда он проклятью Парикшита предал:
 
«Пусть Такшака-змей Властелина отравит,
Царя в обиталище смерти отправит»!
 
Отцу не под силу препятствовать сыну,
И вот он велел мне пойти к Властелину.
 
Желая добра тебе, муж светлоликий
Велел мне поспешно явиться к Владыке».
 
Когда Повелитель услышал об этом
Подвижнике, преданном строгим Обетам,
 
В отчаянье впал он, поник он в печали,
Раскаянья муки Владыку терзали.
 
Не столь ему смерти страшна была близость,
Сколь мучила дела недоброго низость.
 
Сказал он посланцу: «Душа истомилась.
Иди, да Подвижник дарует мне милость».
 
Чтоб сердце своё от тревог успокоить,
Дворец на столбе приказал он построить.
 
Собрал он бойцов, поседевших в сраженьях,
Собрал он Жрецов, преуспевших в моленьях,
 
Собрал во дворце и врачей и лекарства,
Сидел и вершил он дела государства,
 
Собрал Мудрецов и внимал их советам…
Главу «Махабхараты» кончим на этом.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЗМЕЯ ТАКШАКИ.

А змей между тем умножалось потомство.
Обычаем было у змей вероломство.
 
Плодились они, размножались безсчётно,
Хотя пожирал их Гаруда охотно.
 
Но были и добрые, чистые змеи,
А всех благонравней, сильнее, мудрее
 
Был Шеша, в Обетах своих неизменный,
Усердный Паломник, Подвижник смиренный.
 
Покинул он змей и молвленьям предался,
Одним только воздухом Шеша питался.
 
Твердил он: «Голодная смерть мне милее,
Чем жить, как живут вредоносные змеи».
 
Рвались его мышцы, его сухожилья,
И высохла кожа его от безсилья.
 
Спросил его Сварогъ, Великий деяньем:
«Зачем ты бичуешь себя покаяньем?
 
Чего ты желаешь? И в чём твоё бремя?
Зачем ты покинул змеиное племя»?
 
«О Сварогъ, всю правду обязан сказать я:
Противны мне змеи, противны мне братья!
 
Жестоки, трусливы, сильны и коварны,
Они ненавидят наш мир светозарный.
 
Один перед силой другого трепещет,
Один, озлобясь, на другого клевещет,
 
И дни провожу я в ПОСТе,[3] в покаянье.
Чтоб даже в посмертном своём состоянье,
 
Когда я покину змеиное тело,
Вовек не имел я со змеями дела»!
 
Всесущий ответствовал, выслушав Шешу:
«Доволен тобою, тебя я утешу.
 
Я знаю, о змей, каковы твои братья,
Над ними нависла угроза проклятья,
 
Но также, о, Шеша, я знаю о средстве,
Которое может спасти их от бедствий.
 
Ты, лучший из змей, от коварства избавлен,
Твой разум к деяниям добрым направлен.
 
В одной справедливости ищешь отраду, —
О, Шеша, чего же ты хочешь в награду»?
 
Ответствовал змей: «Ничего мне не надо,
Добро и Любовь — правдолюбца награда».
 
Сказал ему Сварогъ: «О, змей наилучший,
Смиренный, себя покаяньем не мучай.
 
Твою добродетель с Любовью приемлю.
Отныне поддерживай шаткую Землю
 
С её городами, лесами, горами,
С её рудниками, полями, морями.
 
О, змей, потрудись для Всеобщего Блага,
Да станут устойчивы суша и влага»!
 
Был Шеша обрадован светлым уделом,
И стал он поддерживать собственным телом
 
Богиню Земли, что, на змее покоясь,
Моря повязала вкруг стана, как пояс.
 
Второй среди змей в государстве змеином
Был Васуки признан тогда Властелином,
 
А с Такшакой,[4] с третьим, во всем государстве
Никто не сравнялся во зле и коварстве.
 
Вот Кашьяпа, в царстве бывавший змеином,
Узнал, что, к тому побуждённый Шрингином,
 
Змей Такшака ныне Владыку отравит,
Его в обиталище смерти отправит.
 
Подумал Подвижник, Мудрец наилучший:
«Владыку от смерти спасу неминучей,
 
Царя исцелю от змеиного яда,
За доброе дело мне будет награда».
 
Он двинулся к цели, что в сердце наметил,
Но Такшака-змей на пути его встретил.
 
Постиг ядовитый и ложь и двуличье,
Свещенника старого принял обличье.
 
Спросил у Подвижника «Жрец» престарелый:
«О, бык средь Отшельников, кроткий и смелый,
 
Куда ты спешишь? Для какого деянья»?
И Кашьяпа молвил: «Спасти от страданья
 
Парикшита Мудрого: Такшака ныне
Ужалит его и приблизит к кончине.
 
Затем и спешу я, о, Жрец седоглавый,
Чтоб ныне Царя не лишились Пандавы.
 
Нависла беда. Торопиться мне надо,
Царя исцелить от змеиного яда».
 
«Я — Такшака, — змей отвечал, — я тот самый,
Кто ввергнет Царя в обиталище Ямы,
 
Властителя смерти. Парикшита ныне
Ужалю я жалом в его же твердыне.
 
Сегодня Владыки лишатся Пандавы;
Царя не спасёшь от змеиной отравы»!
 
Воскликнул Подвижник: «Тобою отравлен,
Он мною от гибели будет избавлен.
 
Я верю, всесильно моё врачеванье:
Могущество Знанья — его основанье»!
 
Ответствовал Кашьяпе змей непотребный:
«О, если владеешь ты силой целебной, —
 
Смоковницу, друг мой, тогда оживи ты:
Сейчас я кору укушу, ядовитый.
 
Ужалю, повергну я дерево в пламя, —
Погибнет с ветвями, листами, плодами»!
 
Подвижник сказал: «О, пылающий злобой,
Со мною помериться силой попробуй»!
 
Змей Такшака мощный, блестя, пресмыкаясь,
Тогда по дороге пополз, усмехаясь,
 
Вонзил он в кору ядовитое жало,
Смоковница, яда вкусив, запылала.
 
Она отгорела и стала золою.
Змей Такшака крикнул с улыбкою злою:
 
«Ты можешь ли дерево сделать из пепла,
Чтоб снова оно зеленело и крепло»?
 
Весь пепел Подвижник собрал и ответил:
«От Знанья — могуч я, от разума — светел.
 
Владычицу этих лесов оживлю я,
Своим врачеваньем её исцелю я».
 
Премудрость сильнее змеиного жала.
Из пепла он создал отросток сначала,
 
Затем деревцо, неумело, несмело,
Листочками тонкими зазеленело,
 
Затем зашумело великой листвою,
Затем налилось оно Силой Живою,
 
Затем заиграло густыми плодами, —
Мудрец был доволен своими трудами.
 
И, ствол увидав плодоносный, зелёный,
Тем Кашьяпой, Мудрым Жрецом, оживлённый,
 
Змей молвил: «Уменье твоё мне открыло,
Что Знанье сильней, чем змеиная сила.
 
Но что ты получишь, Мудрец Величавый,
Царя исцелив от змеиной отравы?
 
Ты знаешь, что проклят людей Повелитель.
Зачем обречённому нужен Целитель?
 
Достигнешь ли цели, о жалком радея?
Что даст тебе Царь, то получишь от змея.
 
О, Мудрый, успех твой сомнителен, право,
Померкнет твоя громкогласная слава.
 
А я, чтобы сердцем познал ты отраду,
Вручу тебе всё, что захочешь, в награду».
 
«Мечтаю, — Подвижник сказал, — о богатстве,
Иду я к Царю, не чини мне препятствий».
 
«Я дам тебе больше, чем хочешь, стократно,
Но, Кашьяпа, только вернись ты обратно».
 
Услышав подобные речи от змея,
Подвижник, движение дней разумея,
 
Постигнув, что в следствии скрыта причина,
Увидел, что дни сочтены Властелина.
 
Поскольку проклятье должно совершиться,
Подвижник домой порешил возвратиться,
 
И, змеем богатством большим награждённый,
Обратно отправился дваждырождённый,
 
А змей, преисполненный злобной гордыни,
Поспешно направился к царской твердыне.
 
Узнал он, что Царь, опасаясь коварства,
Собрал во дворце лекарей и лекарства,
 
Собрал храбрецов, поседевших в сраженьях,
Собрал Мудрецов, преуспевших в моленьях.
 
А Такшака-змей не любил заклинаний:
Отраву они обезвредят заране!
 
Решил он: «Мне сильные средства потребны, —
Обман, и коварство, и морок волшебный…».
 
Есть в мире нетленная, мощная сила,
Она-то, великая, мир сотворила.
 
Она существует, творить продолжая.
Но в мире есть также и сила другая:
 
Обман осязанья, и выдумка зренья,
И видимость мощи, и призрак творенья,
 
Над Истинной Силой порой торжествует,
И кажется всем, что она существует.
 
Случается так, что и тот её хвалит,
Кого она режет, и рубит, и жалит.
 
Влечёт она многих, свой облик скрывая,
Зовут её Майя, обманная Майя!
 
Смотрите на хитрость жестокого змея:
Он змей своих вызвал и, Майей владея,
 
В Подвижников Праведных он превратил их,
Плодами, листами, водою снабдил их.
 
Потом приказал им: «К Царю над царями
Ступайте спокойно с благими дарами».
 
Кто б мог догадаться, что лживы растенья,
Вода — наважденье, плоды — привиденья!
 
С «плодами», «листами», «водой светлоликой»
Предстали «Отшельники» перед Владыкой.
 
Он принял дары, Мудрецам благодарный.
Не знал он, что «Странники» эти коварны.
 
И стала Душа у Царя веселее.
Когда удалились «Отшельники» - змеи,
 
Друзей и вельмож удостоил он Чести,
Сказал им: «Со мною отведайте вместе
 
Плодов этих сладких, красивых, душистых.
Полученных мной от Подвижников чистых».
 
И вот на плоде, что Владыке достался,
Чуть видный, безвредный червяк показался.
 
Черны были узкие, томные глазки,
А скользкая кожица — медной окраски.
 
Советникам молвил Властитель Державы:
«Теперь ни к чему опасаться отравы.
 
День гаснет, и нечего больше страшиться.
Но так как проклятье должно совершиться,
 
То мы червяка возвеличить сумеем,
То мы наречем его Такшакой-змеем.
 
Меня он укусит, и в это мгновенье
Свершится греха моего искупленье»!
 
Советники, движимы роком всевластным,
Владыке ответили словом согласным,
 
А Царь засмеялся и с вызовом змею
Себе червяка положил он на шею.
 
В безпамятство впал он, а всё же смеялся,
Смеялся, а к смерти меж тем приближался.
 
Меж тем из плода, извиваясь кругами,
Змей Такшака вышел, прожорлив, как пламя.
 
Обвил он Царя, смертным ужасом вея, —
Советники в страхе увидели змея!
 
Они разрыдались в безмерной печали,
От шипа змеиного прочь убежали.
 
В Парикшита жало вонзил ядовитый,
И Царь задохнулся, кругами обвитый.
 
Тут на небо Такшака взвился могучий,
Подобный живой, огнедышащей туче,
 
И, лотос окраскою напоминая,
За ним полоса протянулась прямая,
 
Подобная женской причёски пробору.
И рухнул дворец, потерявший опору,
 
Упал, словно молнией быстрой сожжённый:
Сожрал его пламень, из яда рождённый.
 
А в груде развалин, с обломками рядом,
Лежал Повелитель, отравленный ядом.
 
Суровей никто не видал наказанья…
На этом главу мы кончаем сказанья.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…


[1] Шрингин: Ш – Ширь (Необъятность), Р – Реци (Речь), И – Истина, Н – Ны (Наш), Г – Глагол. Совместив образы воедино, получим: «Наш Великий, рекущий и глаголящий Истину». Прим. ред.

[2] Криши: К – Како (Тот, который), Р – Реци (Речь), И – Истина, Ш – Ширь (Необъятность, Величественность). Объединённый образ: «Тот, который речёт Великую Истину». Прим. ред.

[3] ПОСТЪ: П – Полное, О – Очищение, С – Своих, Т – Телес, Ъ – Сотворяша. Прим. ред.

[4] Такшака: Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Божество в человекообразном теле), К – Како (Который), Ш – Ширь (Безграничное могущество). Совместив образы воедино, получим: «Божество в человекообразном теле, утверждающее Безграничное могущество».

 

Фильмы, подтверждающие и дополняющие эти сведения:


 
Распространение материалов приветствуется со ссылкой на сайт rodobogie.org и автора публикации.