Махабхарата – величайший летописный памятник Культурного Наследия Древней Руси. Часть 27.
Автор:
Всеславъ
− соратник Родобожия.
В двадцать седьмой части этой статьи мы продолжаем знакомство с Махабхаратой, осмысливая её Древние Славяно-Арийские образы. Перед началом чтения 27-й части этой статьи советую прочитать сначала её предыдущие части:
Разъяснение древних Славяно-Арийских образов.
Разъяснение образов, встречающихся в этой главе, даётся не в алфавитном порядке, а для удобства усвоения их смысла – в порядке их появления в тексте стихов.
Артха-Шастра: Ведический трактат об искусстве политики и науке управления государством.
Шлока. В соответствии с Симфоническим Санскритско-Русским Толковым Словарём Махабхараты академика Б.Л. Смирнова (в дальнейшем, для краткости – ССРТСМ): Sloka – особый метрический размер, широко применявшийся в санскритской эпической литературе. Шлока — двустишие, состоящее из двух частей по шестнадцати слогов; каждая из них состоит из двух половин по восьми слогов.
Рассмотрим образное значение слова Шлока: Ш – Ширь (Объём), Лока – локализованное пространственно-временное образование: в данном случае – мыслеобраз. Значение этого слова: «Объёмный мысле-образ» или «Глубокий (значительный) мысле-образ».
Вервие: витая верёвка, шнур.
Махадэва. В соответствии с ССРТСМ: Mahаdeva – великий Бог (Дэва); эпитет Шивы.
Образное значение слова Махадэва таково: Маха – Размашистый (Всеобъемлющий, Великий), Дэв – Бог, А – Асъ (Азъ – Божество в человекообразном теле). Совместив образы воедино, получим: «Всеобъемлющее Божество в человекообразном теле».
Вниду: войду.
Уттамауджас. В соответствии с ССРТСМ: Uttamaujas – uttama+ojas - «силач», «богатырь» или «великолепный»; мужское имя одного Раджи, сторонника Пандавов, предательски убитого Ашваттхаманом.
Рассмотрим образное значение имени Уттамауджас: У – Устой, Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Богочеловек), М – Мысль (Мудрость), Д – Добро, Ж – Жизнь, С – Слово. Объединённый образ: «Богочеловек, утверждающий словом (и делом) Мудрость, Добро, Жизнь и Устой (Традицию)».
Пративиндхъя. В соответствии с ССРТСМ: Prativindhya – «противостоящий, подобно горному хребту Виндхья»; сын Юдхиштхиры и Драупади, предательски убитый Ашваттхаманом.
Образное значение имени Пративиндхъя таково: Пра – Пращур (Первичный, Изначальный), Ти – Ты, Виндхъя – название горы. Совместив образы воедино, получим: «Ты древний (изначальный), как горный хребет Виндхъя».
Виндхъя. В соответствии с ССРТСМ: Vindhya – название горного хребта, пересекающего Деканский полуостров с востока на запад и, таким образом, разделяющего его на северную и южную часть.
Рассмотрим образное значение слова Виндхъя: В – Веды, И – Истина, Н – Ны (Наш), Д – Добро, Х – Хиеръ (взаимосвязь Небесного и земного), Ъ – Сотворяша, Я – Арь («а» краткое, т.е. – я): единство Небесного и земного. Объединённый образ: «Наша взаимосвязь Небесного и земного, ведающая и сотворяющая Добро, истину и единство земли и Небес».
Сутасома. В соответствии с ССРТСМ: Sutasoma – «рождённый по совершении жертвоприношения сомы»; имя одного из сыновей Бхимасены, воина Пандава, предательски убитого Ашваттхаманом.
Образное значение имени Сутасома таково: С – Слово, У – Устой (Традиция), Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Богочеловек), Сома – Сурья (Сурица): напиток из целебных трав с мёдом, осуренный (забродивший под солнечными лучами). Он применялся для лечения и жертвоприношений. Совместив образы воедино, получим: «Богочеловек, словом (и делом) утверждающий Традицию жертвоприношением сомы».
Шатаника. В соответствии с ССРТСМ: Сatаnika – «отличившийся в ста сраженьях»; сын Накулы, предательски убитый Ашваттхаманом.
Чтобы понять образное значение имени Шатаника, заменим взаимозаменяемые буквы «ш» на «с» и получим Сатаника: Сат – Свет, А – Асъ (Азъ – Богочеловек), Н – Ны (Наш), И – Истина, К – Како (Тот, который). Объединённый образ: «Наш Богочеловек, который есть Свет Истины».
Шрутакарман. В соответствии с ССРТСМ: Сrutakarman – «славный подвигами»; Воин-Пандав, сын Сахадэвы, убитый Ашваттхаманом.
Рассмотрим образное значение имени Шрутакарман таково: Ш – Ширь (Величие), Р – Реце (Речение), У – Устой (Традиция), Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Богочеловек), Карма – Причинно-следственная связь, Н – Ны (Наш). Совместив образы воедино, получим: «Наш великий Богочеловек, рекуший и утверждающий традиционные Правила Кармы».
Шрутакирти. В соответствии с ССРТСМ: Сruta – славный + Kirtana – хвалебная песнь, выражающая восторг.
Образное значение имени Шрутакирти таково: Ш – Ширь (Величие), Р – Реце (Речение), У – Устой (Традиция), Т – Твердо (Утверждение), А – Асъ (Азъ – Богочеловек), К – Како (Тот, который), И – Истина, Ти – Ты. Объединённый образ: «Ты - великий Богочеловек, который речёт и утверждает Устой (Традицию)».
Кали. В соответствии с ССРТСМ: Kali – «гонительница»; одна из форм Силы (Шакти) Бога Шивы, мифологически символизируемая как жена Бога Шивы — Богиня Ума, Дурга, Парвати.
Рассмотрим образное значение имени Кали: К – Како (Та, которая), А – Асъ (Азъ – Божество в человекообразном теле), Л – Люди, И – Истина. Совместив образы воедино, получим: «Божество в человекообразном теле, Та, которая людям (несёт, дарует) Истину».
Сеза́м (лат. Sésamum) или Кунжу́т: род травянистых растений.
Якша. В соответствии с ССРТСМ: Yaksa - второстепенный дух, служитель Богов. Якши близки гномам, они образуют свиту владыки сокровищ Куберы; иногда они представляются в виде гениев, облаков; иногда о них говорится, как о воинах Небесной рати. Это особые (благожелательные) духи Природы; небожители более низкого, чем Боги, ранга.
Образное значение слова Якша таково: Я – Арь («а» краткое, т.е. – я): единство Небесного и земного, К – Како (Тот, который), Ш – Ширь (Вездесущность), А – Асъ (Азъ – Божественное существо в человекообразном теле). Объединённый образ: «Божественное существо в человекообразном теле, которое соединяет Небесное и земное».
МЕСТЬ АШВАТТХАМАНА.
Сауптика Парва, главы 1, 5, 7.
Спросил Дхритарастра: «Когда был коварством 
Низвергнут мой сын, обладающий царством,
Что сделали тот Ашваттхаман, сын Дроны,
Герой Критаварман и Крипа учёный?»
Санджайя ответил: «Расставшись с Владыкой,
Достигли три Витязя местности дикой.
Там были чащобы, там были поляны,
Вкруг мощных стволов извивались лианы.
Помчались облитой закатом тропою, —
Усталых коней привели к водопою.
В лесу было множество птиц быстролётных,
Диковинных, крупных зверей и животных,
Везде родниковые воды кипели,
И лотосы в тихих прудах голубели.
Там, — с тысячью веток, с листвою густою, —
Баньян изумил их своей высотою.
Решили те трое: «В лесной этой сени
Баньян — государь всех дерев и растений!»
Коней распрягли у воды, среди листьев,
И, тело, как должно, от скверны очистив,
Вечернюю там сотворили молитву,
Чтоб с новою силою ринуться в битву.
Зашло за высокую гору Светило,
И вот многозвёздная ночь наступила, —
Явилась держательница Мирозданья!
И столько на небе возникло блистанья,
Что высь, точно вышивка, тешила взгляды,
А вышиты были миры и плеяды.
Все твари ночные проснулись при звёздах,
Дневные — заснули в норах или в гнёздах,
И рыскали звери, что жрали живое,
И гибель была в их рычанье и вое.
Поникли три Витязя в горе великом
Пред этим ночным устрашающим ликом.
О братоубийственной думая брани,
О стане Пандавов, о собственном стане,
Они улеглись под ветвями баньяна, —
Над раной зияла у каждого рана!
И вот Критаварман и Крипа на голой
Заснули земле, — после битвы тяжёлой.
Израненных, их одолела усталость, —
О, разве такая им доля мечталась!
Но, мучим тоской, побуждаем возмездьем,
Не спал Ашваттхаман под ярким созвездьем,
Не спал он под лиственным тихим навесом,
Не спал, окружённый таинственным лесом.
На ветках баньяна, — увидел сын Дроны, —
Спокойно безсчётные спали вороны.
Внезапно, средь ночи, сова прилетела:
Багрово-коричнева, и крупнотела,
И зеленоглаза, и широкогруда,
Она ужасала, как птица Гаруда,
Когтями свирепыми, клювом огромным
И, крадучись в этом безмолвии тёмном,
Творенье, яйцо почитавшее предком, —
Сова устремилась к баньяновым веткам
И стала на дереве том, кровожадна,
Заснувших ворон истреблять безпощадно,
Вонзая в них острые когти насилья,
И головы им отрывая, и крылья.
Всю землю при этом ночном беззаконье
Покрыли погибшие тельца вороньи.
Сова ликовала: была ли виновна,
Заснувших врагов истребив поголовно?
Коварным деяньем совы потрясённый,
Решил одинокий Воитель, сын Дроны:
«Сова меня учит, как следует биться.
«Воспользуйся ночью!» — советует птица.
Пандавов, восторгом Победы объятых,
Удачливых, воинской мощью богатых,
Подвергнуть разгрому не в силах я ныне.
Однако поклялся я при Властелине,
Что их уничтожу, погнав колесницу:
Тем самым напомнил я самоубийцу, —
Того мотылька, что врывается в пламя!
Я в честном бою буду сломлен врагами,
Но если с коварством я дерзко нагряну —
Разгром учиню я враждебному стану.
Гласит «Артха-Шастра»: «Где цель благородна,
Там каждое средство полезно, пригодно».
И пусть я презрением буду наказан, —
Как Воин, отмщенье свершить я обязан:
На каждом шагу совершали Пандавы
То низкий обман, то поступок неправый!
По этому поводу – шлоки пропеты, —
От Истинно-Мудрых дошли к нам советы:
«Усталых, вкушающих, раненых, сонных, —
Врагов уничтожьте и пеших и конных.
Лишённых Вождя, погружённых в истому, —
Их надо подвергнуть ночному разгрому».
Сын Дроны решил: против Правил-Уставов,
Он спящих Панчалов убьёт и Пандавов!
И он, утвердясь в этой мысли жестокой,
Друзей разбудил среди ночи глубокой.
Воители вздрогнули, выслушав друга,
Исполнены горечи, срама, испуга.
Тогда Ашваттхаман, враждой воспалённый,
Напомнил убийство отца его — Дроны:
«Он Лук отложил среди схватки безумной
И с помощью лжи был сражён Дхристадумной:
Сказали отцу, что убит я нежданно,
Потом подтвердил это слово обмана
Юдхиштхира, этот Приверженец Кона, —
И Лук свой в отчаянье выронил Дрона.
Теперь, безоружен, заснул сын Друпады,
Приду — и злодею не будет пощады!
Деянием скверным сражённый, — от скверны
Не будет избавлен Панчал этот скверный!
Скорее оденьтесь одеждою ратной
И стойте, пока не вернусь я обратно».
Сын Дроны погнал колесницу для мести, —
Помчались и оба отважных с ним вместе:
Три светоча грозных, чьё пламя не гасло,
Чью ярость питало топлёное масло!
К становью врагов, погружённому в дрёму,
Они прискакали по полю ночному.
Когда перед ними возникли ворота,
Сын Дроны увидел, что высится кто-то,
И то существо, велико, крупнотело,
Как Солнце и Месяц, в ночи пламенело.
Оно было шкурой тигровой одето, —
По шкуре текла кровь багряного цвета, —
Но также и шкурой оленьей покрыто,
Как жертвенным вервием, змеем обвито.
Мясистые, длинные, страшные руки
Сжимали секиры, булаты и луки,
Ручные браслеты свивались, как змеи,
Гирлянды огней полыхали вкруг шеи,
Огромные чёрные зубы торчали
В распахнутом рту — и весь мир устрашали.
И то существо было тысячеглазым,
Оно ужасало и сердце и разум.
Безпомощны были бы все описанья
Его очертаний, его одеянья!
И тысяча глаз его, ноздри, и уши,
И рот извергали, — и влаге и суше
Грозя, — всегубительный пламень, который
Дрожать заставлял и раскалывал горы.
Как тысячи Вышней, снабжённых мечами,
Оно ослепляло своими лучами!
Страшилище это увидев, сын Дроны
Не дрогнул, он стрел своих ливень калёный
Извергнул из Лука над тысячеглазым, —
Но их поглотило чудовище разом:
Вот так океан поглощает волнами
Подземного мира свирепое пламя.
Тогда Ашваттхаман метнул с колесницы
Свой стяг, полыхавший пыланьем зарницы.
Древко полетело, древко заблестело
И, крепко ударив страшилища тело,
Разбилось, — подобно тому метеору,
Что ринулся по мировому простору,
И Солнце ударил, и был уничтожен!
Тогда, как змею из укрытья, — из ножен
Сын Дроны извлёк цвета выси Небесной
Кинжал с золотой рукоятью чудесной,
Но в тело той твари, без звона и хруста,
Кинжал погрузился, как в норку — мангуста.
Метнул свою палицу Воин могучий, —
Иль Знаменье Индры сверкнуло сквозь тучи?
Иль новое с неба упало Светило?
Но палицу то существо поглотило?
Всего боевого оружья лишённый,
В смятении стал озираться сын Дроны, —
Не небо узрел над собою, а Бога:
То Вышень смотрел на Воителя строго!
Невиданным зрелищем тем устрашённый,
Терзаясь и каясь, подумал сын Дроны:
«Хотел совершить я дурное деянье, —
И вот получаю за зло воздаянье.
Судьбой предназначено мне пораженье, —
А разве Судьбы изменю я решенье?
Теперь обращаюсь я к Шиве с мольбою:
«Лишь ты мне поможешь бороться с Судьбою!
Гирляндою из черепов ты украшен,
И всем, пребывающим в скверне, ты страшен!
К стопам припадаю ревущего Рудры:
Лишь ты мне поможешь, Всесильный, Премудрый!
Я в жертву Тебе отдаю своё тело,
Но дай мне свершить своё трудное дело»!
Сказал он — и жертвенник жарко зажёгся
Пред мужем, который от Жизни отрёкся!
Возникли сиянья различного цвета,
Наполнились блеском все стороны света.
И твари явились, — престрашны, премноги,
И все — многоруки, и все — многоноги,
А те — многоморды, а те — многоглавы,
А эти — плешивы, а эти — кудрявы.
Порода у тех обозначилась птичья,
У этих — различных животных обличья.
Здесь были подобья собачьи, кабаньи,
Медвежьи, верблюжьи, кошачьи, бараньи,
Коровьи, тигриные и обезьяньи,
Змеиные — в жутком и грозном сверканье,
Шакальи, и конские, и крокодильи,
И волчьи, в которых бесилось насилье!
Одни — словно львы, а другие — дельфины,
У тех — голубей или соек личины,
Здесь — помесь акулы с китом-великаном,
Там — помесь морской черепахи с бакланом.
Одни — рукоухи, другие — стобрюхи,
А третьи — как будто безплотные духи,
Те — раковинами казались: и морды
И уши — как раковины, да и твёрдый
Покров, как у раковин, и в изобилье
Их пенье лилось, будто в них затрубили.
Вон те — безголовы, безглазы и немы,
На этих — тиары, на тех — диадемы,
На третьих — тюрбаны, гирлянды живые
И лотосы белые и голубые.
Те — обликом грубы, а те — светлолики,
А те — пятизубы, а те — трехъязыки,
В руках у них палицы, луки и копья,
И всюду — подобья, подобья, подобья!
Весь мир оглушая и воплем и визгом,
Один — с булавой, а другой — с грозным диском,
Все с хохотом, с грохотом, с плясом и топом, —
Они приближались к Воителю скопом,
Желая вселить в Ашваттхамана гордость,
Узнать его мощь, испытать его твёрдость,
Приблизиться к грозному Шиве вплотную,
Увидеть резню или схватку ночную.
Чудовищ толпа надвигалась густая,
Все три Мироздания в страх повергая,
Сверкали их стрелы, трезубцы и пики, —
Однако не дрогнул сын Дроны великий.
Сей лучник, на Воина-Бога похожий,
Чьи пальцы обтянуты ящериц кожей,
Не думал о чудищах, сильных во гневе:
Он сам себя в жертву принёс Махадэве!
Стал жертвенным пламенем Лук драгоценный,
А острые стрелы — травою свещенной,
А сам, всем своим существом, всем деяньем
Для Шивы он жертвенным стал возлияньем!
Увидев того, кто, воздев свои руки,
Безтрепетно ждал с этим миром разлуки,
Кто Богу с Трезубцем, на воинском поле,
Обрёк себя в жертву по собственной воле, —
Сказал с еле зримой улыбкою Шива:
«Мне Крышень служил хорошо, терпеливо,
Свершил для меня много славных деяний,
Всех честных, безгрешных мне Крышень желанней.
Тебя испытал Я, Его почитая,
Сокрытье Панчалов содеяла Майя,
Но так как безжалостно Время к Панчалам,
Пусть ночь эта будет их смерти началом»!
Так Шива сказал, — и вошёл в его тело,
И меч ему дал, и Земля загудела.
И, Шиву приняв в своё тело, сын Дроны
Тогда воссиял, изнутри озарённый.
Отныне он стал всемогущим в сраженье,
Приняв излучённое Богом свеченье.
За ним устремились, рождаясь двояко,
Незримые твари и детища мрака.
К становью врагов приближался он смело,
Как Шива, который вошёл в его тело!
Заснул ратный стан, от сражений усталый.
Безстрашно, доверчиво спали Панчалы.
Во мраке вступил Ашваттхаман безшумно
В шатёр, где на ложе лежал Дхристадумна, —
На нём покрывало, весьма дорогое,
И сладостно пахли сандал и алоэ.
Там Царь возлежал, тишиной окружённый, —
Ногою толкнул его грубо сын Дроны.
Проснулся Властитель, ударом разбужен.
Могучий в сраженье, он был безоружен!
Схватил его недруг, — встающего с ложа,
Зажал его голову, ярость умножа.
А тот и не двигался, страхом объятый,
К земле с неожиданной силой прижатый.
Сын Дроны с Царём поступил – беззаботным,
Как будто бы жертвенным был он животным:
На горло ему свою ногу поставил,
Руками и горло и грудь окровавил,
А кровь растекалась по телу струями!
Воителя Царь сильно стиснул ногтями,
Молил сына Дроны Панчал именитый:
Оружьем, прошу я, меня умертви ты!
Наставника сын, не чини мне обиду,
Да с Честью я в мир добродетельных вниду»!
Но, это невнятное выслушав слово,
Сказал Ашваттхаман: «Нет мира благого,
Наставников нет для тебя, Дхристадумна, —
Свой род опозоривший Царь скудоумный!
Пойми же, о, ставший убийцею Воин,
Что пасть от оружия ты недостоин»!
Сказав, растоптал он Царя каблуками,
Его задушил он своими руками.
Царя услыхали предсмертные крики
И люди, и стражи, и жёны Владыки.
Их — сверхчеловеческая — устрашила
Того неизвестного Воина сила.
Подумали, жуткой охвачены дрожью:
«Он — ракшас, отринувший Истину Божью!»
Душа Ашваттхамана гневом дышала.
Вот так Богу Смерти он предал Панчала.
Царя умертвив, ту покинул обитель,
И двинулся на колеснице как мститель,
Заставив звучать и дрожать Мирозданье,
Решив убивать и забыв состраданье.
Увидев Царя, его стражи и жёны
Из сердца исторгли рыданья и стоны.
Проснулись Воители, женщин спросили:
«Что с вами?» — и женщины заголосили:
«Бегите за ним, за его колесницей!
Бегите за ним, за свирепым убийцей!
Царя он в постели убил, а не в сече,
Не знаем, — он ракшас иль сын человечий»!
Тогда, окружённый и справа и слева,
Сын Дроны оружьем, что сам Махадэва
Вручил ему, — всех удальцов обезглавил
И дальше свою колесницу направил.
Узрел: Уттамауджас дремлет, — и тоже
Его умертвил, безоружным, на ложе.
Юдхаманью выбежал, воспламенённый,
Метнул свою палицу в грудь сына Дроны,
Но тот его поднял могучею дланью,
Как жертву, подверг его тут же закланью.
Вот так он губил, средь потёмок дремотных,
Врагов, словно жертвенных смирных животных.
Сперва убивал колесниц Властелинов,
Потом обезглавливал простолюдинов.
Под каждый заглядывал куст, и мгновенно
Рубил он заснувшего самозабвенно,
Рубил безоружных, безпомощных, сонных,
Рубил и слонов, и коней потрясённых,
Как будто он Времени Грозный Посланец —
Бог Смерти, одетый в кровавый багрянец!
Казалось, — причислить нельзя его к людям:
Он — зверь или чудище с острым орудьем!
Все Воины в страхе смежали ресницы:
Казалось, что бес — властелин колесницы!
Казалось, карающий меч надо всеми
Уже занесло Безпощадное Время!
Нагрянул он с жаждою мести во взгляде
На Сомаков, на сыновей Драупади.
Узнали они, что убит Дхристадумна,
И с луками ринулись гневно и шумно,
Осыпали стрелами отпрыска Дроны.
Чикхандин, услышав и крики и стоны,
Доспехи надел и во мраке глубоком
Облил его стрел смертоносным потоком.
Сын Дроны, убийство отца вспоминая,
Взревел, закипела в нём ярость живая,
Сойдя с колесницы, повёл он сраженье,
И кровь отмечала его продвиженье.
Вздымая Божественный Меч обнажённый
И тысячелунным щитом защищённый,
В живот поразил он, убил исполина —
Того Пративиндхью, Юдхиштхиры сына.
Тогда булавою, чья сила весома,
Ударил его сын Бгимы Сутасома.
Сын Дроны отсёк ему руку и снова
Ударил мечом удальца молодого,
И тот, среди мраком одетой равнины,
Упал, рассечённый на две половины.
Тогда, обхватив колесо колесницы,
Сатаника, Накулы сын юнолицый,
Безстрашно метнул колесо в сына Дроны,
Но смелого юношу дваждырождённый
Мечом обезглавил в ночи многозвёздной.
Тогда Шрутакарман, сын Арджуны грозный,
В предплечье ударил его булавою.
Сын Дроны занёс над его головою
Свой меч — и тогда на равнину ночную,
С лицом, превратившимся в рану сплошную,
Упал Шрутакарман, внезапно сражённый.
Но, Луком блистательным вооружённый,
Взревел Шрутакирти — ветвь мощного древа:
Родителем Витязя был Сахадэва.
Он стрелы метнул во врага, но прикрытый
Щитом и стрелой ни одной не пробитый,
Взмахнул Ашваттхаман мечом, и от тела
С серьгами двумя голова отлетела.
Чикхандин, победой врага разъярённый,
Напал, многосильный, на отпрыска Дроны,
Стрелою ударил его по межбровью,
Лицо его залил горячею кровью.
Сын Дроны чудесным мечом в миг единый
Чикхандина на две рассёк половины,
Убийцу Бгижмы умертвив, и, объятый
Губительным гневом, на войско Вираты
Напал — на владетелей копий и луков.
Друпады сынов убивал он и внуков,
Всех близких его, всех способных к сраженью
Подверг поголовному уничтоженью.
Живых в мертвецов превращая, повсюду
Тела громоздил он — над грудою груду.
Пандавы, которые мести алкали,
Внезапно увидели Чёрную Кали.
Был рот её кровью густою окрашен,
А стан — одеяньем кровавым украшен,
И крови теплее, и крови алее,
Гирлянды цветов пламенели вкруг шеи,
Она усмехалась на тёмной равнине.
Силки трепетали в руках у Богини:
Она уносила в силках своих цепких
Богатых и бедных, безсильных и крепких,
И радостно Смерти вручала добычу —
Породу людскую, звериную, птичью.
Пандавам являлась она еженощно
Во сне, а за нею, воюющий мощно,
Вставал Ашваттхаман в ночном сновиденье!
С тех пор как вступили Пандавы в сраженье
С потомками Куру, — когда засыпали,
Во сне они видели Чёрную Кали,
А с ней — сына Дроны, готового к бою…
А ныне на них, убиенных Судьбою,
Напал Ашваттхаман под звёздным покровом,
Весь мир ужасая воинственным рёвом.
Пандавы, Богиню увидев, в смятенье
Решили: «О, горе! Сбылось сновиденье»!
Сын Дроны, как посланный Временем строгий
Крушитель, — рубил им и руки, и ноги,
И ягодицы, — превращались Пандавы
В обрубки, что были безбрюхи, безглавы.
Ревели слоны, кони ржали от боли,
И месивом плоти усеялось поле.
«О, кто там? О, что там?» — дрожа от испуга,
Бойцы и Вожди вопрошали друг друга,
Но меч возносил надо всеми сын Дроны,
Как Смерти Владыка, судья непреклонный.
Он трепет Пандавам внушал и Сринджайям,
Враг падал, оружьем возмездья сражаем.
Одни, ослеплённые блеском оружья,
Тряслись, полусонные, страх обнаружа,
Другие, в безумье, в незрячем безсилье,
Своих же копьём или саблей разили.
Опять на свою колесницу взошедший,
Сын Дроны, оружие Шивы обретший,
Рубил, убивал, становясь всё жесточе:
Он сваливал жертвы на Жертвенник Ночи.
Давил он людей передком колесницы,
Стонали безумцы и гибли сновидцы,
А щит его тысячей Лун был украшен,
А меч его, синий, как небо, был страшен!
Он воинский стан возмутил ночью тёмной,
Как озеро слон возмущает огромный.
В безпамятстве жалком, в забвении сонном,
Воители падали с криком и стоном,
А кто поднимался, — в смятенье и в спехе
Не видели, где их оружье, доспехи.
Они говорили беззвучно, безсвязно,
И корчились в судорогах безобразно,
И прятались или, рассудок утратив,
Ни родичей не узнавали, ни братьев.
Кто, ветры пуская, как пьяный слонялся,
А этот — мочился, а тот — испражнялся.
А кони, слоны, разорвав свои путы,
Топтали бойцов среди мрака и смуты,
И не было на поле счёта убитым
Под бивнем слона и под конским копытом.
Шли ракшасы за победителем следом:
Большая добыча была трупоедам!
И бесы, увидев побоище это,
Наполнили хохотом стороны света.
Отцы в поединок вступали с сынами,
А кони — с конями, слоны — со слонами,
И все они ржали, ревели, вопили,
И тьма уплотнялась от поднятой пыли.
Живые вставали и падали снова,
И мёртвый раздавливал полуживого,
И свой убивал своего, уповая,
Быть может, что выживет он, убивая!
Бежали от врат часовые, в какую
Неведомо сторону, все — врассыпную,
Те — к северу, эти — в отчаянье — к югу,
«О, сын мой!», «Отец мой!» — кричали друг другу,
Но если отцы и встречались с сынами,
То перекликались они именами
Родов своих, не узнавая обличий,
И слышалось горе в том зове и кличе,
И падал Воитель, не зная, что рядом —
Племянник иль шурин с безжизненным взглядом.
Одни помрачились умом среди бедствий,
Другие искали спасения в бегстве, —
Из стана гнала их о жизни забота,
Но лишь выбегали они за ворота,
Гонимые горем, познавшие муки,
Сложившие с робкою просьбою руки,
С расширенными от испуга глазами,
Без шлемов, с распущенными волосами,
Без ратных доспехов, одежд и оружья, —
Тотчас Критаварман и Крипа, два мужа,
Не ведавших жалости, их убивали:
Один из ста тысяч спасался едва ли!
Чтоб сделалось поле добычей пожарищ,
Чтоб этим доволен был их сотоварищ,
Весь вражеский стан подожгли они оба.
Огня — с трёх концов — ярко вспыхнула злоба,
И в стане Пандавов, при свете пожара,
Сын Дроны свирепствовал грозно и яро.
Разил он отважных, рубил он трусливых,
Как стебли сезама на землю свалив их,
Во прах повергал их, и до середины
Мечом рассекал их на две половины.
Ревущих слонов, и коней вопиющих,
И Воинов, с криками жизнь отдающих,
Сын Дроны, разгневанный, сваливал в кучи, —
И двигался дальше Воитель могучий.
О, сколько их было — безногих, безглавых
Обрубков, плывущих в потоках кровавых!
Валялись, усеяв собою становье,
А бёдра и ноги — как бивни слоновьи,
С браслетом рука, голова молодая,
И пальцы валялись, оружье сжимая.
Сын Дроны у тех отсекал оба уха,
У этих он вспарывал горло и брюхо,
С размаха одних обезглавливал в сече,
Другим же он головы вдавливал в плечи.
Пред миром, раскрывшим в смятении очи,
Явилось ужасное зрелище ночи,
Явилось пред миром, средь мрака ночного,
Ужасное зрелище праха земного.
Здесь якшей и ракшасов было обилье,
Слоны, увидав свою гибель, трубили,
И вместе с конём от меча падал конный,
Сражённый разгневанным отпрыском Дроны.
Бойцы умирали в логу иль у ската
И звали отца, или мать, или брата,
А то говорили: «О, нам Кауравы
Содеяли менее зла, чем оравы
Нечистых, на спящих нагрянувших ночью, —
И вот свою смерть мы узрели воочью!
О, если бы Кунти сыны были с нами,
Не гибли б мы вместе с конями, слонами!
Ни якши, ни ракшасы, ни полубоги,
Ни бесы, ни Боги в Небесном Чертоге
Не властны над жизнью Пандавов всеправых:
Заботится Вышень о братьях Пандавах!
Привержен Божественной Истине свято,
Наш Арджуна разве убьёт супостата,
Который оружье сложил беззаботно,
Иль просто заснул среди ночи дремотной,
Иль робко скрестил на груди свои руки,
Иль, видя, что гибнут и деды и внуки,
Бежит без доспехов, бежит без оглядки!
О нет, это ракшасов страшных повадки!
Свершить преступленье такое способны
Лишь бесы, которые мерзки и злобны»!
Так Воины жаловались перед смертью,
Но тщетно взывали они к милосердью.
И стихли последние вопли и стоны.
Улёгся и ропот, убийством рождённый,
Тяжёлая пыль улеглась постепенно,
Остыла коней умирающих пена.
Сын Дроны поверг в запредельную область
Утративших стойкость, уверенность, доблесть:
Так Шива, Хозяин гуртов неиссчётных,
Во прах повергает домашних животных.
Дрожавших, лежавших, встающих, бегущих,
Сражавшихся храбро, скрывавшихся в кущах,
Обнявшихся иль убивавших друг друга,
Здоровых иль ставших добычей недуга, —
Их всех истреблял Ашваттхаман, сын Дроны,
Всесильный, разгневанный, ожесточённый!
И вот уже ночи прошла половина,
И вражьи бойцы полегли до едина.
Познала нечистых толпа упоенье,
А люди и лошади — гибель, гниенье.
Как пьяные, ракшасы всюду шатались:
Они мёртвой плотью и кровью питались.
Огромны, покрыты коричневой шерстью,
Измазаны жиром, и грязью, и перстью,
Страшны, пятиноги и великобрюхи,
С короткими шеями и лопоухи,
С перстами, что загнуты были неладно,
С зубами, что скалились остро и жадно,
С коленями, с бёдрами вроде колодцев,
В сообществе жён и младенцев-уродцев,
Склонились над падалью – ада исчадья:
Устроили ракшасы пир плотоядья!
Хмельные от крови, насытившись мясом,
Они наслаждались уродливым плясом.
«Как сытно! Как вкусно! Мы рады! Мы рады!» —
Кричали в ночи кровопийцы-кравьяды.
Великое множество бесов плясало,
Наевшись и костного мозга, и сала.
Их были мильоны, мильоны, мильоны,
Их злу ужаснулся весь мир потрясённый.
Они веселились, — для них не отрада ль,
Что мясо живых превращается в падаль?
Где поле в крови, где людей гореванье,
Там силы бесовской — гульба, пированье!
Сын Дроны стоял над кровавой рекою,
А меч его слился с могучей рукою.
Отсель он решил удалиться с рассветом.
Покончив с врагом, на побоище этом
Пожрал он, как пламя в конце Мирозданья,
Всех тварей Земли, все живые созданья!
Исполнил он клятву, свершил он расплату,
За гибель отца отомстил супостату.
И так же, как тихо здесь было вначале,
Когда он пришёл ради мести, и спали
И люди, и кони, — на мёртвом становье
Опять воцарилось повсюду безмолвье,
И вышел из вражьего стана сын Дроны,
Молчаньем убитых врагов окружённый.
Пришёл к Критаварману, к Крипе с известьем,
Что недругу страшным воздал он возмездьем.
Обрадовавшись, рассказали те двое,
Что тоже занятье нашли боевое,
Что здесь, где проход преграждают ворота,
Они истребили Панчалов без счёта.
От горя избавившись, точно от ноши,
Довольные, хлопали громко в ладоши.
О ночь, истребившая безчеловечно
Панчалов и Сомаков, спавших безпечно!
О Царь, от Судьбы никому нет защиты:
Они убивали — и были убиты»!
Спросил Дхритарастра: «Зачем же сын Дроны,
Столь доблестный, силою столь наделённый,
Для нашего сына на поприще брани
Не сделал такого деяния ране,
А сделал тогда лишь, — мне правду поведай!
Когда наслаждались Пандавы Победой?»
Санджайя сказал: «Он Пандавов страшился.
Тогда лишь на дело своё он решился,
Когда он узнал, что отсутствует Крышень,
Что глас Юдхиштхиры в том стане не слышен,
Что нет и возничего Крышня – Сатъяки, —
Тогда лишь на спящих напал он во мраке.
А были б они, — о, пойми, Миродержец, —
Врагов не разбил бы и сам Громовержец!
Уснувших людей истребив столь ужасно,
Три Витязя крикнули великогласно:
«Судьба покарала их всех без изъятья»!
Затем Критаварман и Крипа в объятья
Свои заключили рождённого Дроной,
И молвил он, радостный и возбуждённый:
И молвил он, радостный и возбуждённый:«Убил я безсчётных Панчалов отряды,
И Сомаков смелых, и внуков Друпады,
В ночи уничтожил я Матсьев остатки,
И ныне, когда не предвидится схватки, —
Покуда он жив, к Властелину поспешно
Пойдём: наша весть ему будет утешна».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…
